„Уважать и гордиться нашей многовековой историей! Чтить заветы предков! Это все не для слабых духом людей. Для этого надо быть храбрым и уважительно относиться к чувствам других“ – разливается она соловьем про Кадырова.
Простите, но это, как говорит моя подруга, чистая ржака. Особенно про „уважительно относиться к чувствам другим“. Действительно, что бы еще запретить чеченцам, которым уже итак все запрещено? Только крайне неумный человек может гордиться тем, что поспособствовал очередному запрету в Чечне, отнял у людей право на крупинку свободы выбирать – что им смотреть, а что нет.
Я пойду смотреть эту „Матильду“. Не потому, что фильм так разлекламировали. Просто хочу. Но я не хочу, чтобы меня у входа в кинотеатр поджидали разъяренные люди с иконами, готовые стукнуть меня иконами по голове. Мне и моим близким не нужны у входа в кинотеатр травмоопасные помехи. Я не считаю взбудораженных Поклонской людей ущербными или какими-то не такими. Ущербной я считаю Госдуму, которая держит в себе и не может успокоить эту сошедшую с ума женщину, вносящую раскол в наше общество. Я понимаю, что Поклонская – не политик, и она не сориентировалась и никогда не сориентируется в российской жизни и политике. Она так и будет жить в своих религиозных фантазиях. Но при чем тут мы?
Кто?! Я боюсь спросить – кто посылает Кадырову сигналы? Инопланетяне?
Я уважаю символы любого другого государства. Уважаю настолько, что считаю – их можно надевать только добровольно. Позже в палатку ворвался мужчина, размахивал руками, кричал, что российские танки мнут крымскую землю. Все закричали, и как будто только этого и ждали от русских, распаляли себя, и, наконец, повернулись ко мне. И тут-то один из них сказал – „А ленточку-то она нашу сняла“.
У меня свое отношение к смерти. Смерть – не страшна. Вернее, смерть – страшна. Но страшнее жизнь после предательства. Жизнь без принципов, которые ты предал из-за страха умереть. И я считаю, что именно из этих принципов сотканы все эти символические ленточки.
В 2016 году я брала в Симферополе интервью у Поклонской. Она рассказала, как один человек написал ей из тюрьмы и попросил у нее прислать туда георгиевскую ленточку. Чтобы она ему душу грела – он так написал. Она ему отправила. Я спросила – „А если бы он попросил желто-голубую ленточку, вы бы отправили?“. Она ответила – „Нет. Может, мне еще свастику ему послать?“.
Очень было мне жаль, что я задала этот вопрос в начале. После ответа мне было уже не сильно интересно. Твоего символа не существует, если ты отрицаешь право других верить в свои символы. Чем больше ты признаешь право на символ за своими противниками, тем сильнее становится твой собственный символ. Впрочем, по-христиански важен не цвет ленты, которую ты передаешь, а важна душа, которую согреваешь. Душа всегда важней.
Очень мне сегодня Поклонская напоминает того мужчину из палатки с Афганцами на Майдане. И методы ее слетевшей с катушек борьбы – методы Майдана. Умей услышать других, умей не принимать, но уважать чужую правду – это по-христиански, по-человечески, это гуманно и это современно. А в остальном я уже, как верующая, близка к тому, чтобы обидеться – мне не нравится образ полубезумца-православного, который сегодня лепят в стране и не без помощи этого депутата.
http://www.dvnovosti.ru/khab/2017/08/25/70966/
Напомню, бортпроводницы Евгения Магурина и Ирина Иерусалимская судятся с авиакомпанией из-за размеров одежды и существования в компании неофициальных списков „старых, толстых и страшных“. Борьба быстро бы прекратилась, если бы обе бортпроводницы сломались и уволились сами. #Аэрофлот методично их к этому подводит, чтобы закрыть дело и общественную дискуссию о том, имеет ли работодатель право лишать сотрудника денег по причине несоответствия его индивидуальным, а, следовательно, субъективным представлениям о женской красоте. Для того, чтобы легко прочесть следующую историю, я сразу поясню: ШЭД – шкаф электро-духовой, в котором разогревается наша еда, касалетка – алюминиевый контейнер, в котором нам подают горячее питание.
Итак вчера Евгения обслуживала эконом-класс, в котором летело 138 пассажиров. А бригадир команды – бизнес-класс, в котором летело 20 пассажиров. После того, как Евгения загрузила в ШЭД касалетки, бригадир пришел в эконом-класс и говорит – „Разгорей сначала булки для бизнес-класса“. Женя разогревать булки отказалась. В один шкаф вмещается 50 касалеток. Они греются 20 минут, булки – 10. Чтобы согреть те самые пресловутые булки, надо вынуть из шкафа 50 касалеток, следовательно 50 пассажиров эконом-класса будут ждать еду на 20 минут дольше остальных. В том числе дети. А, кроме того, если касалетки не поместить в контейнер и не закрепить, то, начнись турбулентность, касалетки будут летать по кухне, а, может, и по салону.
– Как ты себе представляешь процесс разогрева булок? – поинтересовалась у бригадира Евгения.
– Сначала бизнес, потом эконом, – ответил тот.
– Почему за счет пассажиров эконом-класса? – спросила Евгения. – Я лечу в эконом-классе, для меня они – приоритет.
Евгения получила двойку за рейс. Хотя все ее пассажиры были вовремя накормлены и остались обслуживанием довольны. С булками в бизнес-классе тоже справились самостоятельно – там имеются свои шкафы для разогрева. Но в них, увы, грелись свои касалетки. То есть авиакомпания заявляет опцию в меню или услугу, но выкручивается, как говорит Евгения, „за счет креативных способностей бортпроводников“.
С Евгении и без того сняли уже премию – за то, что пошла отстаивать свои права в суд, перевели на внутренние рейсы, а двойка отнимет еще больше от зарплаты. За все годы полетов Евгения получала только письма благодарности, в том числе, за спасение жизни пассажиров на борту. Вчера она была очень расстроена. Но если по регламенту, то Евгения, с чем согласны и в профсоюзе, права – она отказалась нарушать нормы охраны труда и безопасноти пассажиров. Они отстояла права пассажиров эконом-класса на своевременное обслуживание. Я бы, как пассажир, который всегда летает эконом-классом, пожала бы руку такому бортпроводнику за принципиальность и заботу о пассажирах. И мне бы хотелось, чтобы, несмотря на активые попытки #Аэрофлот создать нашим бортпроводницам невыносимые условия труда (а также принципиальным членам профсоюза) накануне суда, они с Ириной продолжили бы летать и заботиться о нас в полете.
А ещё очень жаль горняков АЛРОСА, которые навсегда останутся под землёй. Вчера спасательные работы были прекращены
„Уважаемый Владимир Владимирович, я проживаю в Республике Саха (Якутия), город Мирный. С 25.07.2017 топит МГОК-рудник «Мир». Начальство молчит и ничего не делает. И это уже не первый случай затопления шахты. Что будет с людьми, где они будут работать, у всех семьи и ипотеки? Обычно люди сами убирали следы затопления, латали дыры. Прошу разобраться с этой проблемой».
http://expert.ru/russian_reporter/2017/15/budet-stolko-smertej-chto-malo-ne-pokazhetsya/
„Я просто думаю, что в глазах тех людей, которые с особенной страстью борются за права животных, я тоже преступник. Потому что мне неоднократно случалось топить котят… А куда же их девать-то? Их нужно выбросить на улицу, чтобы они были разносчиками всякой заразы? Что с ними нужно делать? Пристраивать по знакомым? Бывают кошки, которые делают это совершенно спокойно по несколько раз в год. Что ж делать-то?“.
Чувак, есть такое слово – стерилизация, и очень жаль, что не все комментаторы знают, что это такое. Удивительно, как некоторые думают: если им что-то случалось делать самим, то это приемлемо и допустимо. Например, то, что самому приходилось приходить пьяным в эфир, вовсе не значит, что это – дело хорошее, и всем надо так поступать.
– А все-таки кто? – спрашивали меня после моих искренних пространных даже объяснений и через каждые пять минут выбегали позвонить – доложиться.
Кандидаты в депутаты улепетывали от меня на всех парусах, приходилось ловить их, можно сказать, за подштанники и призывать к ответу. Центры влияния подозревали друг друга в наслании на городок такой чумы – в виде меня. А местный авторитет (ну, человек, которого таковым считают в силу возможностей менять один золотой брелок от автомобиля на другой) натурально спрятался от меня в застенках своего дома. Но я его вызвонила и спросила:
– А что ж вы трубки не берете?
Авторитет сообщил, что он уехал на три дня прямо сегодня, и это его право говорить со мной или нет, он – свободный человек, в свободной стране, а меня он не боится. На встречу же со мной, по нашей предварительной договоренности он не пришел (вовремя одумался!) и на звонки не отвечал лишь только потому, что в жизни человека случаются разные обстоятельства – внезапные. Вот, например, прямо сейчас он едет по трассе, а закон запрещает ему разговаривать по телефону за рулем. Учитывая то, что авторитет с подельниками обвинялся в вымогательствах, избиениях и чуть ли, не побоюсь этих слов, не в изнасиловании и убийствах, я могу только возрадоваться тому, как меняются люди, когда приезжает в их городок журналист из Москвы. Не могут позволить себе нарушить даже правила дорожного движения! И дорогу только на зеленый переходят. Еще не один день после моего отъезда маленький Троицк будет трясти в горячке дурных предчувствий.
Ваша Медуза Горгона
#ГД #Правительство #ЕР #АП #АдминистрацияПрезидента
http://expert.ru/russian_reporter/2017/17/chto-dumali-mamontyi/
Что касается военных, то по-моему скромному мнению, назначение военного на должность главы в республике, где люди итак живут под прессом спецслужб и правоохранителей, просто будет большой ошибкой. Он так запрессует и без того запрессованное население, что мы получим кучу терактов. И войну можем получить. Особенно, когда вернутся из Сирии бойцы тьмы, отбывшие туда не без помощи спецслужб. И кадыровские методы в Дагестане никогда работать не будут. Там, в отличие от Чечни, не было кровавой войны. Чеченцы, вообще, терпят, пока Кадыров – меньший ад, чем та война.
Надеюсь, будет найдет адекватный человек на должность главы Дагестана. Не самовлюбленный павлин, как Абдулатипов, не забывающий прибирать все к рукам, не Магомедов, сочувствующий взяточникам, и не человек в военном мундире.
Поклонская: „Мы все ходим в храмы. Многие ходят в храмы. Некоторые не ходят в храмы. Это дело каждого“.
Кличко: „А сегодня в завтрашний день не все могут смотреть. Вернее, смотреть могут не только лишь все. Мало, кто может это делать“.
— Подождите! – не дает договорить Эльф, показывая высокую степень эмоционального реагирования. – Но это разные вещи – телевизор и youtube! Человек, который хочет публичности, все-таки пойдет на телевидение. А тот, кто не хочет публичности, будет реализовываться в каких-то своих вещах и выкладывать это.
— Но вот тех, кто ведет передачи на Первом или участвует в них, узнают кассиры, бабушки в магазинах. А у блогеров аудитория гигантская…
— Космическая, — довольно поправляет меня Эльф.
— Но их на улице не узнают.
— Вы ошибаетесь! – чуть ли не подпрыгивает он. – Вы ошибаетесь просто! Тут очень важный момент. Есть такая штука – «мерить по себе» называется. Вы возьмите четырнадцатилетнего подростка и покажите ему кумира моей мамы. Он его не узнает. Но это известный человек – для своей целевой аудитории. А блогера бабушки не узнают, но узнаваемость среди активной молодежи у него выше…
— А на что способна аудитория ради своего кумира. Ах нет, пожалуй, мне следовало сначала спросить, кумир ли блогер для своих подписчиков.
— А я вам сейчас покажу один ролик, — Эльф берет со стола телефон, но я успеваю перебить его следующим вопросом.
— К примеру, я подписана на разных звезд в Instagrm и…
https://les.media/articles/226481-elf-torgovets-ubiystvo-devushek-zashkvar
http://expert.ru/russian_reporter/2017/18/ya-na-vojne-s-besami/
Учитель: „Эксперты, нанятые Поклонской, после прочтения сценария сказали – „Режиссёр не имел права брать на роль Кшесинской красивую актрису, так как та была похожа на крысу“.
Я действительно Поклонскую понимаю, Михалина для неё – соперница. Если бы я выбрал уродливую как крыса актрису, может и не было бы с Ее стороны такой реакции“.
1. Когда супруг ее актёр Виторган желает Чичваркину хорошего жениха, следует ли это рассматривать как брезгливое отношение семейства к секс-меньшинствам и совпадает ли такое отношение к ним с идеологией Дождя?
2. Когда певец и поэт Шнуров вступается за Собчак, говоря – „заборолись с бабою“, значит ли это, что он считает женщину недееспособней мужчины?
А я думаю так: когда о кандидате в президенты женщине начнут говорить, как о личности, забыв о Ее гендерной принадлежности, тогда эта женщина реально получит шанс.
Говорят при этом российские авторы – испокон веков, мол, русские люди прятались в мех от мороза. Да. Неоспоримый факт. Только мех они добывали на охоте трудом. А нынешний мех добывается на фермах, где зверьки размножаются в тесных клетях только лишь для того, чтобы стать шубой на какой-нибудь моднице московского метро. У зверька и его детенышей нет ни малейшего шанса спастись. Это честно? Это нечестно. Вот поэтому шубы стали дешевыми. От них пахнет неволей и массовым забоем. А вы обращали внимание на то, как много норок в московском метро? А теперь представьте, сколько их надо было убить. Я промолчу по поводу тех женщин, которые считают шубу признаком того, что жизнь удалась. Это будет необъективно. Но я считаю, что жизнь удалась – это когда у тебя в голове лежат знания и ты двигаешься в ногу со временем, то есть прогрессивно.
Есть еще аргумент – холодно. Ну, холодно, в России, да. Но есть альтернативы – искусственный мех. Вот я, например, не ношу натуральные меха и до сих пор жива. По-моему, единственный честный аргумент в пользу ношения шубы – это не разговоры о традиционной охоте, о диком холоде российском, а чистосердечное признание – мне плевать на животных, я хочу носить шубу, меня совершенно не беспокоит, каким электрическим зарядом их умерщвляют, куда им этот заряд суют.
Не хотела этим постом никого обидеть. Но и не хочу, чтобы обижали животных.
А в то время и я находилась в Донбассе и много чего видела. Цирка я не видела. Русский мир был. Я видела невероятный человеческий подъем. Подвиг я видела. Я видела много смертей. Но я видела и то, что не каждому человеку выпадает увидеть – преображение людей, готовность оставить все и принести жизнь в жертву за своих. Подъем не возник на ненависти к Украине, на нее была обида. Подъем был за себя – настоящих, освобожденных разом от гнета, вернувших себе человеческое достоинство, вспомнивших, кто они такие есть и от кого происходят. С Украиной рождение и возрождение русского духа не было связано совсем. И ополченцы, и добровольцы на моих глазах уходили с палками и винтовками на смерть. Безотносительно политической ситуации, они совершали подвиг.
– Там смерть, – предупреждала всегда я.
– Да – смерть, – отвечали мне.
То, что политтехнолог этого не почувствовал – его беда. Он ведь, в отличие от этих мужчин, работал за деньги. А то, что он сейчас говорит – беда российского правительства. Он добивает своей недостойной ногой тот малый росток духа, который еще поднимает голову. А в народе нельзя убивать дух. Ничего хорошего властителям это не несет.
Затем. Вот Захар Прилепин – хороший, по моему строгому суждению, писатель. Человек, к которому я отношусь с добром и симпатией. Написал зачем-то заметку про Всеволода Непогодина – жителя Одессы. В ней он расписывает, как в начале войны Всеволод строчил статьи за русский мир в разные российские издания. А потом, когда ему не дали литературную премию, обиделся и резко переметнулся на сторону врага, начав порочить этот русский мир. Во-первых, надо думать, где живет Всеволод, и стоят ли эти заметки того, чтобы человека закрыли в СБУ. Во-вторых, это неправда. Захар был слишком близок к жирному телу власти, чтобы увидеть, как начали меняться республики. Слишком быстро они, перестав быть Народными, стали антинародными. Такие, как Всеволод, это углядели. И такой „русский мир“ им просто был не нужен. Людям не дали то, за что они выступили. А я не думаю, что Всеволод был в полной безопасности, находясь в Одессе и отстаивая те преданные не им ценности.
Вернусь к русскому миру. Лично мое отношение к Стрелкову – резко отрицательное. Но, как свидель, скажу: он точно не был „игорьком“ и „клоуном“ для тех людей, которые погибли в 2014. А место их гибли не может быть названо цирком.
Ей бы полегче с журналистами разговаривать.
Далее. На показе новой коллекции „Горная жемчужина“ собралось много представителей „российского гламура“ – Алена Водонаева, Яна Рудковская, Валерия со своим Пригожиным, Лариса Долина.
При этом по-прежнему неизвестна судьба чеченского певца Зелима Бакаева, пропавшего в Грозном. Заподозренного в том, что он – гей. Говорят, что его уже нет в живых. Во всяком случае, из мира живых он не подавал никаких сигналов.
Сначала в Чечне в одну ночь убили всех проституток, потом зачистили наркоманов, дальше – взялись за геев. Конечно, строить идеальное здоровое общество значительно легче, чем поднимать, скажем, экономику. Но все равно вопросы к так называемому гламуру, рассекающему по Чечне в „горных жемчужинах“ – если вы берете деньги от чеченского лидера, не считая их кровавыми, то откуда такое презрение к певцу-чеченцу? Разве весь этот цех „жемчужин гламура“ не должен был поинтересоваться у Кадырова, где Зелим? И объявить бойкот всем его мероприятиям до тех пор, пока он не предъявит человека живым?
И на всех этих персонажей стране придется смотреть в новогоднюю ночь.
#ГдеЗелим
Кто такой журналист, и с чего он начинается? С того, что ты, никому неизвестный, стоишь где-нибудь в толпе таких же как ты, ждешь появления спикера. Идет дождь или снег. А вы стоите на улице. Спикер опаздывает, и так проходит несколько часов. Он появляется и не просит прощения за то, что опоздал. Зачем? Это же – всего лишь журналисты, а он – спикер. Потом ты бредешь в редакцию, стучать замерзшими пальцами текст. Так начинается журналистика практически для всех представителей моей профессии.
А когда в метро теракт или где-нибудь теракт, все бегут от этого места, прятаться по домам, но у тебя задание – ты идешь туда по опустевшей улице. Когда где-то взрыв какого-нибудь реактора, все бегут из радиуса поражения, а ты – журналист, ты должен идти туда. Когда война, ты обязан ехать в зону обстрела – тебе нужно сдать в редакцию материал. В поисках вай-фай ты спокойно проходишь по пустому городу. Все сидят в бомбоубежище, а тебе надо отослать материал в редакцию. Да, над тобой летает, но материал в редакцию отослать надо.
Тебя остановят на блокпосту военные, и у тебя не будет преимуществ перед гражданскими – потому что ты журналюга, журнашлюха, всю пишешь неправду, и ты, вообще, ответственен за все, что сделали твои коллеги с начала времен. Если ты – журналист-женщина – и тебе страшно, журналист-мужчина может тебе сказать – „Что ты ноешь? Ты журналист или женщина? Если женщина, мы тебя сейчас высадим, если журналист – ты едешь с нами молча“. Да, кстати, про рюкзак – будешь нести сама. Так как ты – не женщина, ты журналист.
Когда ты берешь интервью у чиновника, он, поверьте, редко считается с каким-нибудь неизвестным журналистом. Он может читать тебе нравоучения о том, какие вы все представители непорядочной профессии, агрессивно набрасываться на тебя, отчетливо демонстрировать, кто тут хозяин. Потому что он – глуп и надменен. И тебя спасет только внутренний стержень, и что-то в твоих собственных глазах, что скажет ему без слов – на каждый удар будет контрудар, за черту заходить опасно, и мне все равно, звезда ты или большой чиновник, ты не будешь мне хамить, я не позволю. Но правда и в том, что не все, а особенно молодые журналисты, могут это сделать. И они уходят после встречи со спикером растерзанными, униженными и опустошенными.
О, у тебя, к счастью, простые родители. Ты – не дочь питерского губернатора. Тебе не сливают инсайды люди, с которыми ты тусуешься по ночам, представители твоего круга, в которых инсайд – это сплетни. Свои инсайды ты добываешь кровью и потом.
Ты можешь проснуться утром от звонка, и тебе в телефонную трубку сообщат – там-то и там-то произошло то-то и то-то. Тебе нужно ехать туда – редакционное задание. Быстро собирайся. И ты собираешься, едешь в маленький городок или в большой или в деревню. Оказываешься там, где никогда не был, никого не знаешь. Ты ищешь людей, связываешь нити истории, добираешься до сути случившегося, до глубины конфликта. Ты подходишь к незнакомым людям и заговариваешь с ними.
Когда ты заходишь в больницу или хоспис, ты – кремень. Должен быть им. Так надо. Никого не волнует, что ты чувствуешь. Ты сюда не чувствовать пришел, а выполнить свою функцию. Часть ее – это то, что ты задаешь вопросы беспристрастным голосом. И часто задаешь такие, что вызываешь праведное и справедливое негодование тех, с кем говоришь. Тебе бы хотелось сказать им – вы знаете, я ведь тоже хороший, и я все понимаю, но я сейчас делаю свою работу. По сути, беру огонь на себя.
Впрочем, если ты настоящий журналист, то огонь – это то, в чем ты живешь почти постоянно. Даже если этот огонь вполне реальный и осязаемый, но тебе сказано „Надо ехать туда“, то ты идешь в огонь. Журналист – солдат своей профессии, ему сказали „Надо“, он встал и пошел. Ведь он – журналист. И мне, правда, очень неприятно, когда журналистами называются люди очень далекие от нашей профессии. Я бы даже сказала, находящиеся по ту сторону огня.
Выступали Скулачевы – академик отец и биолог сын. Они говорили о механизме старения и смерти, который отстукивает время в нас. Ничто из вне не влияет на старение и смерть. Программа записана в нашем коде. А мы ничего о ней не знаем. Человек увлекся техническим прогрессом, а с биологией не разобрался. Но Скулачевы говорят, что скоро ученые научатся ломать этот механизм.
Моя мысль обычно прыгает туда-сюда, и во время их выступлений, мой ум пытался забраться в смежные темы. Например, я думала про душу. В ее существование я верю безоговорочно. Впрочем, в науку я тоже верю. Поэтому две эти веры мне необходимо было в своей голове совместить, и сделать так, чтобы они там не бились между собой.
Итак душа. Если она приходит в тело и потом куда-то уходит, то, когда мы начнем жить дольше, то ей придется задерживаться с нами на земле. И поэтому жить нам будет позволено дольше не только биологами, но и, в первую очередь, Тем, кто направляет души в тело. „Почему же Тому должно стать интересно засылать души на землю на подольше?“ – спрашивала себя я. Это будут какие-то особенные души, которым потребуется больше времени на то, чтобы себя проявить? С другой стороны, ведь так уже было! До появления антибиотиков человек жил в среднем 35 лет. И душе почему-то хватало этого времени на испытание жизнью. Потом испытание увеличилось вдвое. И скоро еще увеличится. Так обещают ученые. Или, может быть, поменялось само время? Раньше оно текло медленно – без телевизора и интернета. Границы мира были на замке, и человек видел каждый день одно и то же, одних и тех же. Ему хватало этого размеренного времени, чтобы себя проявить – так или так, чтобы Тому стало понятно, что делать с его душой. А мы сегодня кружимся в информационных потоках, наше время летит, пролетает. И, может быть, душе не хватает его?
Понятно, что биологи говорили про молекулы и клетки. На мои вопросы ответов нет. Но размышления не помешали мне взять в подарок концентрат молодости и потом стащить у Максим Скулачев (Maxim Skulachev) еще один.
– Если вы будете относиться к ней как к женщине, она вас уничтожит! Она зверь!
Я даже не хочу воспроизводить что этот чел в реальности мог услышать от ополченцев в ответ – нецензурное.
Увидев тела убиенных американским агентом ополченцев, лощенный командир произносит, скривившись:
– Неряшливо. Очень неряшливо.
А теперь как все было бы на самом деле от человека посещавшего Свердловск и штаб. Увидев тела ополченцев, другой ополченец мог сказать такое:
– Ну че вы, пацаны?
Выдать порцию мата и уйти в укромное место плакать.
Увидев раненую женщину (агента) в машине, оснащенную пулеметами, гранатометами, ополчение бы вызвало свою службу Скорой Помощи. И разобрало бы машинку до основания – пулеметы, гранатометы, автоматы. Женщина не была бы тем ценным грузом, который надо хватать и бежать с ней на загривке.
Увидев африканца (из группы поддержки агента) каждый, наверное, третий ополченец, к сожалению, мечтал бы отрезать у него уши. Тогда ходило много баек об афиканцах, воюющих на той стороне. В живую их ни один журналист не видел, и ополченцы предлагали в другой раз срезать с него уши в качестве доказательства. Поэтому я очень бы переживала за африканцев на войне.
В штабе Свердловска я видела командира Рима. Он раскладывал передо мной нашивки, срезанные с одежды противника на память. У меня есть фотография нашивок, могу с американцами поделиться. Но пусть заплатят, как консультанту.
И знаете, что еще приходит мне на память? Как я сидела в гостинице Рамада в Донецке после падения Боинга. А в ресторане – толпа голландских полицейских, приехали вести расследование. В такой они были супер-крутой одежке – как из кино. С мускулами рельефными, челочками поднятыми и с поджатыми попами. Короче, мужчины готовы были в любой момент броситься в схватку с силами тьмы. И тут как бахнуло! Голландцы вскочили и очень слажено побежали на улицу – спасать, бороться, защищать идеалы света. Выбегаем. А тут как еще бахнуло! И голландцы такие стоят с поджатыми попами, смотрят в небо, а сделать ничего не могут. А что тут сделаешь против Градов и Ураганов?
Ну, теперь-то еще раз ясно, как простой американцец представляет себе и понимает войну в Донбассе. Он ее не представляет и не понимает. Также, как наши американские партнеры. Как глупый Волкер, например. А вот эти все – „Неряшливо“ – в качестве реакции на смерть – это американское представление о жизни, видимо. В Донбассе на смерть „Неряшливо“ не говорят. В общем, посмотрела кино не про ЛНР, а про Америку в таинственном Свердловске.
Что для меня могильные плиты? Разбитая Саур-Могила – они. И когда я шла по ее разбитым ступеням и смотрела в разбитые каменые лица советских солдат, во мне была и злость и жалость. И сила, с которой я буду эти плиты защищать. Родина-Мать на Мамаевом Кургане – могильные плиты для меня. Ленин – да, могильные плиты. Ленин давно перестал ассоциироваться во мне с Владимиром Ульяновым. Ленин – лишь памятник для меня. Знакомый с детства. Маяк, который есть во всех российских городах. И каждый раз в поездках он выглянет из-за дерева вдруг – сохранившийся, лысый – и приходит чувство – я на Родине, я дома. В Красном Луче, например, в 2015 Ленин стоял в каске и с гранатометом. Это яркая примета времени – даже Каменный Вождь переоделся. И так едешь мимо, поймаешь его, мобилизованного, из окна, и спокойней – ты дома. Вот именно поэтому такими больными были ощущения, когда Ленина пилили по ногам в Харькове. Камни у человека должны быть, чтобы не прыгал, как пустой пузырь по пространству. Но если не хотите камней, то и не надо. Только и тех, кто их имеет за спиной, не стоит называть закостенелыми и застывшими, как желе из костяного бульона. По крайней мере, я себя таковой не ощущаю. Мне с моими камнями легко. Без них было бы тяжелей.
А мы будем работать. И закон будет принят. Он будет обязательно принят. Цивилизованное общество обязано защитить слабых, а не уничтожать их изо дня в день ради некой благой цели. Не может быть благой цели у убийства.
А пока я попросила Екатерина Бобровская, которая рисовала для нас комиксы против домашнего насилия, нарисовать картинки про закон об ответственном обращении с животными. Ими мы просто напоминаем – про закон помним каждый день, и до тех пор, пока он не будет принят, не успокоимся
Я буду краткой в письме, но искренней в словах. Живём в республике Дагестан г. Махачкала. Родители очень были трудолюбивыми, и в нас зародили любовь к труду. Жили мы всегда в достатке. Я ( Асадулаева Зухра Анваровна) и два моих брата получили высшее образование. Судимостей не имеем. Занимаемся семейным бизнесом. Я являюсь индивидуальным предпринимателем. Часто выезжаем за границу с братом (Асадулаев Юсуп Анварович).
Теперь хотелось бы написать, а вернее синхронизировать события, которые произошли с нами. Скажу сразу, что всё, рассказанное мной, имеет обоснованные подтверждения. История нашего несчастья началась с 02.08.2016 г. Мой младший брат- Асадулаев Юсуп Анварович – находился в Кисловодске. Отвозил на лечение нашу маму. Вернулся он в Махачкалу в ночь с 1 на 2 августа. Я с ним созванивалась и договорилась о встречи к часу возле мойки для того, чтобы поменяться автомобилями, так как в Кисловодск он ездил на моём. В 13ч15, будучи у мойки, я начала звонить к брату, но оба номера были отключены. Он никогда не отключал телефоны, и, естественно, я забеспокоилась. Искали мы его до вечера. В 19 часов того же дня нам стало известно, что он находится в здании ЦП. Стало известно от свояка моего брата, работника ФСБ Расулова Расула Гаджиевиеча, к которому за помощью обратилась моя сноха. Расулов Р.Г. рассказал нам, что мой брат обвиняется по статье 208 часть 2 (пособничеством террористам). Хочу отметить, что в нашем кругу ни среди родственников, ни среди общения нет радикально настроенных и, мы сами, тем более, придерживаемся традиционного Ислама. Так же Расулов Р.Г. рассказывал что есть неопровержимые доказательства его вины, и что он поможет нам в решении вопроса. Взял с нас полтора миллиона рублей аванса. Общая сумма им была озвучена в шесть миллионов рублей, и 500 тысяч отдельно за схрон, который организуют они, и который должен показать и признать мой брат.
Брата моего пытали полтора суток. Пытали током и по всякому избивали, только уже на второй день ему с головы сняли мешок для того, чтобы он подписал признательные показания. Доказательства применения физической силы для признания вины есть. Телесные повреждения у нас зафиксированы и имеются.
Конечно мы все были напуганы тем, что твердил над Расулов Р.Г. – что брата могли убить и только из-з того,что он вмешался, удалось его спасти. В последствии мы, конечно, разбирая все это подетально, пришли к выводу, что даже под страхом смерти мы не будем на себя брать того, чего не делали.
Я, конечно, очень поздно поняла истинную роль Расулова Р.Г. в этой истории. Но мне удалось уже в конце записать аудио нашего разговора, где я деликатно отказываюсь от услуг Расулова Р.Г. Мой брат отказался от своих показаний, которые он дал под пытками. Мы решили
на суде доказывать свою невиновность. На восьмой день следствия нас поставили в известность, что Асадулаева Юсупа будут вывозить
в Буйнакск на следственные мероприятия. Когда мы стали спрашивать о каких мероприятиях идёт речь, тнам открыто сказали, что им ничего не стоит добавить ещё одну статью, если мы не постараемся решить вопрос в следственном комитете. Переговоры вёл адвокат Магомедов Селим, которого нам посоветовал Расуловым Р Г. Адвокат Селим сказал , что надо срочно вести переговоры, иначе брату добавят статью 205, и тогда будет очень плохо.
Остановились на сумме три миллиона. Мы отдали половину, а другую половину обещали позже. И тут нас опять обманули. Взяли деньги и сразу потребовали вторую часть. А когда мы не дали, то сразу передали дело в суд. Я потребовала вернуть деньги, на что мне Селим ответил, что следователь Закаев Камиль ждёт меня для разговора. Разговор у нас имеется в виде аудиозаписи. В суде мы уже наняли адвоката, который честно исполняет свои обязанности, и начали выстраивать защиту. В итоге нет ни одного доказательства вины Асадулаева Юсупа. Когда стало ясно, что мы не будем признавать и дальше вины, с нами начали происходить дальнейшие несчастья.
05.06.2017 по адресу Ирчи-Казака 1а в магазин разливной парфюмерии нагрянул УБЭП. Не предост
Работников УБЭП был и опер ЦП. Отмечаю этот факт потому, что он появится в последующем событии.
Далее я написала заявление во все структуры, о том, что кроме духов были похищены с подсобного помещения правоустанавливающие документы от участка, личные вещи, личные записи. Также канистры с различными маслами. Но сразу после этого похищают моего старшего брата Исаева Арсенали Анваровича, он в этот момент сидел в парикмахерской, стригся. Видеозапись имеется. И снова среди похитилей был тот самый опер ЦП.
А похитили Исаева, как нам впоследствии рассказали в следственном комитете, на основе рапорта того самого следователя Закаева Камиля.
Не имея никаких доказательств вины в районном суде на избрании меры пресечения, судьёй были заданы вопросы о доказательствах. Следователь и его начальник, прибежавший в суд, просили судью дать им 72 часа на предоставление доказательств. Но по истечении срока не было никаких
Доказательств, и Судья не взял под стражу Исаева. За что впоследствии сожгли машину судьи. Имеется видеозапись.
На сегодняшний день у нас идет процесс на котором понятно, что Асадулаева Ю.А. держат противозаконно. Не могу вам описать количество угроз в наш адрес и, пожалуй, вот так не описать всего того, что мы пережили. Мы делали заявления по всем нарушениям, и ни одно не рассмотрено.
Дело в том, что тесть моего брата является хозяином гормолзавода. Не знаю, на что рассчитывать, в данном случае, но очень сложно именно у нас в республике добиться справедливости. Настолько чиновники погрязли в коррупции, что все для них превратилось в бизнес. Я очень вкратце попыталась рассказать о наших проблемах. Нам просто не дают жить.
Несколько человек решили, что их служебное положение позволяет им делать что угодно. Мне так и сказали, что если я не угомонюсь, то и меня закроют или потеряют! И это мне говорят работники правоохранительных органов! У нас здесь твердят, что Москва даёт приказ не разбираясь сажать и убивать, опять таки это слова правоохранителей. Я не уверена, что так делать им говорит Москва! Но рано или поздно народ устанет терпеть этот беспредел.
Сейчас здесь актуальна борьбе с террористами, но поверьте, террористы у нас в погонах! Для себя я поняла одно – сегодня Жещины смелее многих Мужчин. Я прошу вас помочь мне. Мне необходимо действовать. Бог все видит. Вы с Аленой сейчас можете помочь не только мне, а стать причиной спасения многих.
– Ты знаешь, где они стоят? – спрашивал водитель бойца ДНР на блокпосту.
– Где-то там, – отвечал он. – До километра.
Шерхана я застала живым. Полторы недели назад он был ранен в нос. Сейчас ему выдают по таблетке глицина, чтобы не сходил с ума под обстрелами. Я действительно не думала, что доеду до этого места – мне страшно, я боюсь. Там пули и снаряды прилетают тихо и каждый день. И люди там живут в аду. Тот ад – не котлы и серная вонь. Это тревога. Удушающая безысходная, затыкающая горло тревога и запах смерти, которая присела где-то скромно на териконе, подперла ладошкой щеку и высматривает, когда бы сегодня скосить. Она не придирчивая и непристрастная. Но ты все время чувствуешь ее взгляд на себе. И это убивает, хотя и медленней, чем снаряд. Я не знаю, как можно выжить в этом месте хотя бы минуту. Но люди живут. И сама я продержалась там час. Постояла на том месте, где снаряд разнес Любину маму, бежавшую навстречу сыну, перешла на место, где снаряд убил Любиного брата, тоже бежавшего навстречу матери. Забрала пакет мороженной, выросшей на войне малины, и уехала домой – в центр Донецка, пообещав Любе помочь. Чем – я расскажу позже. Помочь ей очень непросто. Помочь ей значит помочь многим таким же, как она. Потому что Люба хочет очень многого – добиться справедливости. Но где и кому это удавалось? Она, не признанная министерством труда и соцзащиты ДНР членом семьи, хочет получить компенсацию за смерть родных, чтобы продолжить жить в этом их общем доме, от которого война постоянно откалывает по кусочку. Компенсацию в ДНР никто не получает. Но официально, на бумаге в ней не отказывают – незаконно отказывать. Так вот. Люди за такую жизнь должны получать компенсацию. И когда начнут, значит, что-то стронется с мертвой точки в этих мрачнеющих республиках. Если удастся помочь Любе, то удастся помочь и остальным. Если республиканские младоолигархи перестанут выкачивать из территории деньги себе в карманы, людяи в Трудовских и в Веселом будет жить легче. Если Москва встрепенется, очнется и спросить с младоолигархов построже, то в жизни простых людей будет поменьше ада.
Сегодня голодающие зоозащитники были арестованы и увезены в ОВД. А как, мне интересно, еще людям выражать свою позицию и озвучивать требования? Голодать нельзя. Возле Госдумы стоять нельзя. А что можно? Телепатировать?
http://expert.ru/russian_reporter/2017/20/seksualnaya-kontrrevolyutsiya-kadyirova/
1. В вопросе обсуждения и осуждения домогательств основная проблема в российском контексте – женщины сами не солидарны в этом вопросе. Многих из них обуревает страх – сейчас выскажусь против домогательств, и знакомые мужчины после этого за мной ухаживать перестанут. Тут, мне кажется, просто не до конца понятая разница между домогательством и тем особым языком, на котором говорят не противные друг другу мужчина и женщина. Многие женщины всю свою жизнедеятельность направляют на то, чтобы их домогались, чтобы на них обращали внимание. Потому что ничего другого они не умеют – только привлекать к себе внимание и высасывать жизненные блага из мужчины. При этом существует другая категория женщин, и вот ей гораздо сложнее договориться даже не с мужчинами, а с первой категорией женщин. Когда вторая категория говорит – „Я не хочу домогательств!“, против нее выдвигаются не мужчины, а первая категория женщин, которые начинают высмеивать вторую и кричать – „А я хочу!“. В результате мужчинам сложно разобраться – хочет женщина или не хочет. Вторая категория – это женщины, которые знают, что справятся с жизнью сами. Они образованы, постоянно развиваются и профессиональны в работе. Они хотят говорить с мужчиной не на языке „тисканий“, а по-человечески. У них вызывает глубокое недоумение чел, который, например, кладет свою верхнюю конечность на колено женщины, которая с ним никак для этого не кокетничала. Он руководствуется аргументом – он мужчина, она женщина, я могу. Например, я прекрасно выхожу из таких ситуаций так. Я говорю подчеркнуто деловым голосом – „Григорий, вы положили руку мне на колено…“. „Да“. „С какой целью вы это сделали?“. Рука сразу возвращается на место.
2. Мне кажется, на волне голливудского скандала многие мужчины просто боятся, что не смогут больше флиртовать и ухаживать – их сразу обвинят в домогательстве. Но домогательство – это не флирт и не ухаживание. Это крайне неприятная для женщины ситуация, когда мужчина, которого она, возможно, по какой-то причине считала авторитетом для себя, или от которого она, находясь в стесненных финансовых обстоятельствах (а он об этом знает), зависит, начинает использовать свои административные или прочие властные ресурсы против нее. Чаще всего такой мужчина знает, что он женщине неприятен. Но он знает и то, что может ее сломать. Ситуация эта крайне неприятная, и когда Кончаловский говорит, цитируя классика, что баб положено тискать, мне кажется, он просто не понимает разницу между ухаживанием и домогательством.
3. Большинство, реагируя на происходящее в Америке, пытаются занять ту или эту сторону – за женщин, к которым было применено домогательство, или за Харви. Мне кажется, тут надо выбрать третью сторону – сторону здравого смысла. На данном этапе жертвы, объединившись в стаю, сами травят своего агрессора, превращая его в жертву. Он говорит – „Я исправлюсь, дайте мне шанс“. Но никто ему шансов давать не собирается. А нужно дать. Не потому, что он хороший. А по двум причинам – во-первых, нужно соответствовать ценностям, которые Голливуд же постоянно и декларирует – о христианском всепрощении и любви, о шансе на исправление, которого заслуживает человек. Во-вторых, многие случаи домогательства похожи на сделку, если уж называть вещи своими именами. Если женщина считает, что роль, выданная ей продюсером, имеет большую ценность, нежели тело, вынужденное принять нежеланного мужчину, то оба – дельцы, бизнесмены. Не более. Я понимаю, когда речь о забитых женщинах Афганистана. Но жительницы Голливуда принимали свое решение не от голода и не под страхом смерти. Молчать о происходящем – это тоже было их решение, и они много лет молчали, чтобы не портить отношения с влиятельным человеком. Понимаю, но не сочувствую. Мне по душе принципиальные люди.
4. Происходящее в Америке – вирус. Он попадает в человека, и ему тоже хочется рассказать свою историю. Все рассказывают, и я расскажу! И, честно говоря, уже непонятно, чем руководствуются ра
Вот возьмем случай Любы, проживающей в поселке Трудовские. Ее брат – ветеран Афганистана и мать, являющиеся мирными жителями, были убиты одним снарядом, выпущенным по их дому в результате агрессии украинской стороны. Люба прибежала домой. Кругом журналисты. Снимают. Она закричала. Посчитала, что тела – не цирк. Потом она помыла кухоньку, откуда брат бежал спасать мать, и где ему в том числе оторвало руку, и отмыла коридор, где осколок попал в ее мать. Стены там щербатые. Но я не буду описывать, что Любе пришлось выковыривать из них, и что может чувствовать человек, которому приходится выковыривать из стен свою мать.
Дальше Люба пошла в министерство труда и социальной политики ДНР. Там ей сказали, что она – не член семьи, что даже восстанавливать ее дом никто не будет, и чтобы она больше не приходила. Но она приходила еще.
Я рассказываю о Любе, но таких, как она – тысячи. И я думаю, для того, чтобы вы поняли ситуацию, мне нужно объяснить две вещи. Первая – как этот поселок, да и другие поселки – оказался в зоне поражения. После подписания всевозможных минских соглашений и отступления армии ДНР были принесены в жертву эти люди и их дома, так как граница войны отошла ближе к Донецку. Вторая вещь – ее я долго не могла понять сама. Я часто слышала вопрос – „Почему они оттуда не уезжают?“. И мне тоже сложно было понять – почему люди остаются там, где, например, мне сложно находиться даже секунду. Прежде всего, в течение нескольких лет войны этих людей систематически превращали в жертв, у них сбит инстинкт самосохранения, они привыкли жить в генераторе случайности. Они четко, твердо и с доказательствами знают, что они никому не нужны. Включая Россию. Потом у них нет денег, чтобы уехать куда-то и снять жилье. И самое главное, самое труднодоступное для понимания московского или киевского обывателя – дом это корень, это символ жизни. Это не просто дом. Это дом, который по кирпичу складывал отец, выползая из шахты. Подземным трудом он зарабатывал на каждый кирпич. Я все поняла про дом, когда стояла рядом с только что разбитым домом и слушала, как его хозяин, дергая меня за руку кричал – „Дома нет! Как будто и не жил, понимаете?!“. Уехать и оставить этот дом – как будто и не жить. Но.
А то, что этих людей можно оттуда вытащить. В Донецке есть фонд свободного жилья. Правительство ДНР обязано переселить этих людей в это жилье потому, что люди не виноваты в том, что война в прямом смысле слова пришла в их дом. Правительство ДНР имеет финансовые ресурсы для того, чтобы восстанавливать разбитые дома этих людей. И Любе положена компенсация. Почему их там забыли и оттуда не вывозят? Потому что каждый раз, когда к ним в дом будет прилетать снаряд и уносить жизни, смогут приезжать журналисты, фотографировать трупы и предъявлять их как свидетельство агрессии украинской стороны. В результате люди зажаты между двумя агрессиями. И я полагаю, что мы все обязаны об этом говорить, писать. Мы обязаны спасти этих людей. Хотя бы потому, что они еще живы.
(Украинских товарищей я прошу не радоваться и перепечатывать мой пост с обязательным использованием последний фразы – „Жить в нацистском государстве ещё страшней“.)
СБУ давно начала прослушивать телефонные разговоры Муравицкого. И вот когда тот общался со своей родственницей вербально, и всплыло имя Пампуха. Родственница собиралась приехать в гости к Муравицкому, да не одна, а с Пампухом. Муравицкий же обещал принять Пампуха „по высшему разряду“. Какая еще догадка могла родиться в коллективном пытливом уме СБУ? Конечно! Пампух – это позывной! Кодовое имя! Следы ведут в ДНР! Таким образом, СБУ взяла Пампуха в разработку, пока живущий в неведении кот занимался своими котейскими делами – ел, какал в лоток и облизывал мохнатую попу. И тут разом спецслужбы Украины наградили его почетным званием агента разведки ДНР. Может, теперь они возьмут кота в оборот и вызовут его на допрос. Скажу откровенно – за кота переживаю, поэтому прошу подключиться к делу зоозащиту.
Дорогие иностранные коллеги, обратите, пожалуйста внимание на случай. Не дайте замолчать дело кота Пампуха! Не позвольте замучать его в застенках режима! На людей, я поняла, вам уже все равно.
Нет, друзья мои. Закон вы обязаны принять сейчас – рамочный, вытряхнув из него все „трудновыполнимые положения“, которым законопроект заразили намеренно. А уже дальше жизнь будет вносить в него поправки. Отдаленная перспектива – это пусть за Путина страна проголосует в отдаленной перспективе. А закон давайте нам сейчас. Что это за правительство, неспособное принять даже базовый закон о животных.
Но как только полетит Захарченко, милые представители все той же федеральной прессы, не моргнув глазом, будут писать и говорить о том, что донецкая кучка слишком отдалилась от народа. Подождем и увидим.
#ГД #ЕР
Моя шуба — эко. Серая. Из овечьего начеса. Из такого же делают тапки.
— Потому что такую страшную шубу может надеть только женщина, которая не хочет, чтобы ее домогались, — добавил он.
До сих пор мужчины не могут разобраться, хотят женщины, чтобы их домогались, или нет. Нет солидарности среди женщин. Одни, как я, считают, что домогательство наказуемо. Другие говорят, как, например, российская актриса Любовь Толкалина: «домогательство — ну это же прекрасно, честное слово. А если ты имеешь роль, то какая разница, как ты ее получила?» Вице-спикер Госдумы Яровая пошла еще дальше: на днях сообщила всей стране, что она против гендерного равноправия, она — за «женские привилегии» и не хочет от них отказываться ради прав. А отказываться от них не надо. Нужно просто разок спуститься в московский метрополитен, поймать тяжелую стеклянную дверь, которую не придержали перед тобой, несмотря на то что ты женщина, а потом еще получить толчок в плечо в вагоне — от мужчины, который обгоняет тебя, чтобы занять себе место. Женские привилегии — нечто довольно зыбкое. Ведь они основываются на желании мужчины быть любезным. На его капризе. На его настроении. И они точно никогда не заменят прав, которые следует соблюдать всегда и везде. Я сочувствую мужчинам. Кому им верить — вице-спикеру Госдумы Яровой, актрисе Толкалиной или женщине в «шубе из тапка», которая оделась так потому, что процесс выбора одежды определялся не желанием обратить на себя мужское внимание, снискать домогательство и вызвать желание оказать ей привилегию, а простым пунктом — было ли убито животное ради создания этой вещи или нет. Тут — столкновение двух категорий женщин, двух пород, двух способов восприятия мира. И, похоже, одна категория полагает, что всего добьется сама, не прибегая за помощью к своим «женским привилегиям», но для этого ей нужны незыблемые равные права. Вторая, что привилегий ей будет достаточно, а там — какая разница, главное, чтоб роль была. — О, я могла бы рассказать о случаях домогательства! — эти слова произнесла я на редколлегии, когда мы обсуждали, кто будет писать эту колонку.
— Да все могли бы, — вкрадчиво отвечал мужественный наш коллега Игорь Найденов.
Все засмеялись. Но, кажется, найденовскую фразу стоило бы выделить красным. Все могли бы! В том-то и дело! А многие так и начали рассказывать в соцсетях свои истории, случившимися двадцать, десять, пять лет назад. Почему же не рассказали их раньше, когда все только случилось? Отвечают: боялись! А теперь звезды Голливуда подали пример. А чем мы хуже звезд Голливуда — до них домогались, а до нас, получается, нет? Вот уж нетушки! До нас домогались даже больше и чаще, чем до них! Вирус домогательства пошел гулять по соцсетям и СМИ, отвлекать умы, сосредоточивать на себе. А люди стали похожи на рыбок в аквариуме: тут им подсыпали корма, они поплыли туда; подсыпали здесь — плывем сюда. Кто-то сыплет и сыплет, определяя, куда нам плыть, о чем говорить, на кого быть похожими.
Дискуссии на тему и фальшивая мотивация еще дальше разводят женщин по разным лагерям. Заставляют потеть от страха мужчин, путающих домогательство с флиртом. Кажется, мы играем кем-то сверху навязанную роль.
И, кажется, все-таки имеет значение то, как мы ее получили.
http://expert.ru/russian_reporter/2017/21/shuba-iz-tapka/
Какое, собственно говоря, кому дело до душевного состояния этого художника? Кто его звал на чужие чердаки и просил копаться в чужих вещах и впадать в свои сновидческие блуждания? Тогда давайте поговорим с заключенными тюрем? Может, и они найдут для своих проступков облагораживающие объяснения и пару фотографий, сделанных на мобильный, для придания проступкам статуса искусства?
Очень и очень непросто показать беду русской деревни. Не каждому по зубам такой репортаж, уж мне поверьте. И в конкретном случае, единственное, к чему художнику удалось привлечь внимание – это к своей нескромной персоне и своему внутреннему состоянию, которое, как он посчитал, почему-то должно волновать зрителя. И я думаю, что журналистское сообщество в этом случае недостойного пиара должно дать однозначный ответ. А он в том, что нельзя разрушать то, что построил не ты. Даже ради того, чтобы прославиться.
В данном труде приводятся мысли очевидные. Так или этак, с эмоциями или без них проговариваемые мной, наверное, года уже два как. Донбасс стремительно мертвеет. А он, не в пример прочим непризнанным республикам, сильный промышленный регион. Он лежит и только ждет – дайте ему встать и работать, как он делал это раньше.
Понятно, что вдруг стало причиной такого озарения – переворот в Луганске, и то, как приходилось мямлить российским сми, которые не могли внятно объяснить, а что же там в эти дни происходит в Луганске? А знаете, почему? Потому что многое в Донбассе так или иначе согласовывалось с Москвой. А переворот не согласовали. Потому что гораздо чаще, чем полит-режиссеры ожидают, ситуации вырываются из-под контроля и начинают жить своей жизнью. И вот случился переворот, сделавший очевидным плачевное положение дел в республиках. Война – в нескольких километрах, американцы собираются выдать Украине новую порцию летального оружия, население обсуждает этот факт с юмором, впрочем, плохо прикрывающим испуг, жители серых зон каждый день играют со смертью в генератор случайностей, пенсия – две тысячи рублей. А на верху власть делят. При том, что понимают, любая неразбериха наверху – это ослабление для противника. Более того, республики так и будут стремительно превращаться в банановые, когда в них диктатура и все замкнуто на одного человека, которому, впрочем, население давно не доверяет. Более того, боится его.
Проблески осознанности – так надо назвать эту статью. И добавить к ней еще один пункт – в Донецке, по крайней мере, живет много активных людей, готовых заняться общественной работой и оздоровить власть. Они никуда не уезжали. Из них надо строить власть. Сосредоточение последней в одних руках – чревато еще одним переворотом, только уже в ДНР https://news.sputnik.ru/obschestvo/c20ee465437b607d2c66b56b1b88b6d379d96f1f
Не стоит думать, что только спортсмены и олигархи теряют от геополитических обстоятельств. Писатели и журналисты тоже теряют. До моей работы в Донбассе я регулярно посещала Европу, как писатель. После того, как я начала работать в Донбассе я заклеймила себя. Меня больше практически никуда не зовут. Чем я горжусь. Я умею платить по счету за свою свободу и за спокойную совесть. И с этой позиции для меня согласиться на нейтральный флаг и белую форму – все равно, что поднять одну из листовок, которые фашисты разбрасывали над нашими домами во время войны.
Марина Ахмедова – журналист, писательница
Ей достаточно узнать, что где-то издеваются над животными, как она срывается в это место, как бы далеко оно ни находилось, чтобы вывести на чистую воду живодеров, невзирая на их должности. В 2017 году она защитила дагестанский конезавод и помешала отправить табун ахалтекинцев (98 лошадей) на мясокомбинат, подняв скандал в СМИ. Участвовала в создании на Донбассе, в Дебальцево, приюта для бездомных собак, брошенных во время боевых действий. Первой начала говорить о массовом отстреле собак в Дагестане. Руководство республики после трагедии с девочкой, которую, по официальной версии, загрызли бродячие собаки, дало жителям команду на самостоятельный отстрел. В те дни было уничтожено несколько тысяч бездомных животных. Марина Ахмедова вывела информацию об этом на федеральный уровень. Активно помогает зоозащитникам в Якутске. В частности, благодаря инициированной ею общественной кампании была уволена ветеринар пункта передержки, где массово усыпляют здоровых бездомных собак http://expert.ru/russian_reporter/2017/22/75-samyih-uvazhaemyih-lyudej-stranyi/
Я даже посмотрела трейлер этого фильма, где члены добровольческого батальона „Айдар“ едут в машине с жителем Донбасса и глумятся над ним. До того его допрашивают, он просит „режиссера“ не снимать, та его посылает и упорно продолжает. Ее представляют оперативником, ведущим съемку. Она снимает документы, и в частности то, как человека везут в подвал с полотенцем на голове. Человека, скорее всего, теперь нет в живых. Пока его везут над ним глумятся. Я знаю, как это все происходит, и как меняется ситуация от присутствия журналиста. Над ним глумятся напоказ для этой гнили, погани, слизи и склизи в виде „режиссера“. После последней фразы, думаю, не надо объяснять, почему я ничего не написала вчера. Потому что вместо вышеперечисленных слов я бы использовала другие – похлеще. А сегодня я спокойно говорю, что Виталий Манский, продвигающий это „кино“ на фестивале в Москве – погань, гниль, слизь и склизь, а никакой не художник. Почему вы боитесь это сказать? Надо начать это ему говорить.
Что делает третье лицо – журналист, режиссер-документалист – когда при нем унижают, избивают, убивают человека. Он это не снимает. Он этому препятствует. Он не снимает людей без их разрешения. И он не посылает их, если люди говорят – „Не хочу“. Нормальный журналист или режиссер выключает камеру и пытается спасти человека. Да, даже если его самого могут убить. Потому что пытаться спасать надо всегда. Если тебе придется встать на колени за то, чтобы человека при тебе не убивали – встань. За себя не вставай, а за человека – встань. Потому что никогда не было и не будет ничего дороже человеческой жизни. Но так себя ведет журналист или режиссер лишь в том случае, если он не соучастник преступления. „Режиссер“, сорванного вчера „кино“ – соучастница преступления. Манский, продвигающий это „кино“ – тоже соучастник. В ответ на критику существо Манский делает изумленное лицо и вопрошает – „Как вы не поняли? До вас не дошло в чем смысл и правда? Ну да, да, наше искусство слишком высоко, не каждому дано“. Два года назад Манский продвигал кино итальянского режиссера „Грозный-блюз“. Режиссер втерся в доверие к своим героиням – жительницам Чечни и обманул их. Он вместе с Манским совершил преступление. Героиням обещали, что прежде фильм будет согласован с ними. Я лично знаю этих женщин, и я знаю, что с ними случилось. Манский хотел показать нам правду о Чечне, которую мы итак знали. Я не хочу „художеств“, от которых умирают люди!
Я могу зайти в ютюб и увидеть всю правду. Зачем мне теперь документальное кино, когда все есть в ютюбе? Зачем мне продукт безнравственного режиссера, который хочет жрать мои эмоции. Даже если мы все вместе начнем проклинать этих людей, они будут уплетать наши проклятия за обе щеки. Они – пожиратели негатива.
Я что хочу сказать. Общественное осуждение утратило свой смысл и значение. Позора больше нет. Есть эмоции и его пожиратели. Я не предлагаю жаловаться на этих людей, срывать их показы, преследовать. Но я говорю, что я давно мечтаю встретить того итальянского режиссера, сломавшего жизнь моим знакомым женщинам и плюнуть ему в рожу. И если каждый из нас будет ровно так же поступать с этими преступниками, выдающими себя за современных художников, то не будет никаких у них фестивалей, и фильмы их не будут сниматься ценой человеческой жизни.
Что я знаю из практики? Когда ты попадаешь в машину к вооруженным людям, которые тебе разрешают снимать, не стесняются тебя, а, наоборот, выделываются для съемки, то это значит, что у тебя с ними уже так или иначе возникли какие-то отношения. Когда тебя представляют не режиссером, а оперативником, то возникшие отношения уже можно охарактеризовать, как панибратские. А когда так, то ты уже можешь обратиться к своим „панибратьям“ и сказать им – „Пожалуйста, не бейте людей. Пожалуйста, не унижайте людей. Пожалуйста, отпустите их“. Можешь хотя бы попытаться. Но не пытаешься, если важнее снять.
Нам говорят – ну, конечно, снять важно, ведь нужно показать реальность. Кому нужно? Мне не нужно. Весь ютюб – мой. А что есть реальность в современном мире? Объективна ли та реальность, которая меняется от присутствия журналиста? А запись с видеорегистратора – реальность? Будем ли мы показывать запись чей-то случайной смерти или несчастья? Или мы все же хотим увидеть нечто иное – то, во что вкладывается талант, мастерство и гуманное отношение к окружающему миру. И вот это пора бы учитывать современным творцам в их стремлении показать реальность. Ютюб и видиеорегистратор гораздо удачней показывают нам ее. У нас недостатка в запечатленных кадрах реальности нет. У нас есть недостаток в таланте и человечности.
Я ставлю себя на место этих женщин – прихожу я в редакцию, и мне печатают штамп на скулу возле глаза „5 дней“. Пять дней до дедлайна. На следующий день – „4 дня“. Время идет, сдавай текст. Я, вообще-то думала, что рабовладельческий строй у нас давно в прошлом – когда на людей ставили клейма. Но нет, люди по-прежнему – рабы. Рабы работодателей, а мы – рабы скидок этого работодателя.
Клеймо – дискриминация сотрудника. Дискриминация – меня, покупателя. Я не хочу видеть заклейменного скидками человека. Руководство #Аэрофлот уже знает, чем заканчиваются судебные тяжбы по дискриминации сотрудников. Возможно, #Лэтуаль хочет повторить его путь. Владельцы этой сети, видимо, уверены в том, что мы – рабы их недорогой продукции, и ради больших скидок и сами согласимся носить на лице какое-нибудь клеймо. Владельцы сети уверены, что клиентов они на этом не потеряют. В таком случае вот что – любая сотрудница этой сети может уже сейчас отфотографировать себя, и как только работодатель уволит ее по каким-либо не устраивающим ее причинам, она сможет подать на него в суд за унижение человеческого достоинства. И она выиграет. А мы поможем. Алёна Попова (Alena Popova)
Я всегда считала, что дьявол обосновался в соцсетях. И когда люди травят, скопом ненавидят, распаляются до пены, врут, продаются – это все он. А связь Бога с соцсетью такая – Он в слове. И соединяя слова, ты делаешь свободный выбор – в ту или эту сторону. Но все написанные и давно тобой забытые слова будут предъявлены. Все миллионы километров слов. Ни одно не уйдет от учета Небесной Канцелярии. Аминь.
На днях буквально я читала пост украинского волонтера, и не знала, смеяться мне или плакать. Писал человек о том, что когда они приезжают в Донбасс, им местные жители открыто в лицо говорят, как украинских журналистов и волонтеров ненавидят. Вот просто в лицо. Но это они заблуждаются, писал волонтер. Разве можно их таких хороших ненавидеть. Да, действительно, не может человек, состоявшийся, как личность, только на войне в качестве волонтера, и там же обретший веру в свою нужность и значимость, поверить, когда ему в лицо говорят – это мы тут живем, это мы тут гибнем, и это вас мы считаем виноватыми. Не может. Потому что именно благодаря войне и страданиям других людей он пережил свой личностный катарсис, вышел из него новым нужным человеком, и отнять у него это – все равно, что отнять смысл жизни. Вытащить человека из этого, все равно, что вытащить из секты, где его убедили в его особенности и где он пережил самые сильные за всю свою жизнь чувства. А раз самое сильное – значит, самое чистое и праведное. Поэтому и не верит он, когда люди, которым он как бы хочет помочь, говорят ему – уходите, не нужны, ненавидим. Слушает и не слышит. Смотрит, а видит свое.
Вот мне на Майдане, а потом в Дрогобыче толпой говорили – мы вас (россиян) ненавидим. Ок. Верю. И не ненавижу в ответ. Потому что я не росла на истории ненависти к москалям. Я росла на другой истории ненависти – к фашизму. Однако эту историю я не переношу на современных немцев. Совеременный Берлин я воспринимаю подсознательно как новый Берлин, другой. Когда я в него приезжаю, он свободен для меня от второй мировой войны. И я не считаю, что современные немцы должны за что-то передо мной каяться. И даже знаю, почему – потому что современные немцы много раз попросили прощения за то, что делали их отцы и деды, и этим давно разрушили историю ненависти. Ненавидя фашизм, я могу любить Германию. В других городах, где прощения за то, что были уничтожены за пару дней десятки тысяч евреев, не попросили, я не чувствую себя также свободно и спокойно, как в Берлине. Но эти города расположены ко мне гораздо ближе, чем Берлин.
Заранее знаю, что скажут украинскому волонтеру в Ясиноватой, окажись он там. Но это не потому, что Донбасс, как пишет волонтер „злой и колючий“. Это потому, что в Ясиноватой вчера вечером погибли от снарядов два человека. Были ранены люди. Разрушены дома.
1. Лично я крайне негативно отношусь к опытам на животных – эмоционально. Но рационально я понимаю их необходимость. Единственное, чем я себя успокаиваю – это тем, что должен существовать жесткий регламент проведения этих опытов, который максимально избавлял бы животное от страданий. Но этого нет. Исследователь, кроме того, должен четко понимать, что он делает с животным, и проводить свой опыт, когда иного выхода нет. В условиях крайней необходимости, а не на интерес публики. То, что делали с таксой – совершенное злоупотребление животным ради того, чтобы показать не новую разработку гостю. Похвастаться. Если возникает желание, например, у Рогозина хвастануть разработкой, пусть топит себя.
2. Совершенно неприемлема демонстрация насилия над животным (а любой опыт, как ни крути, насилие) по телевизору. Оно подает пример, особенно детям. Если большие дяди топят сопротивляющуюся собаку, и это – хорошо, почему бы нам не повторить этот опыт дома в ванне с кошкой. Там такса не умерла. Проверим, не умрет ли кошка.
3. Лицемерие. Когда таксу вынули, и высокие дяди давай ее гладить, демонстрируя, что ничто человеческое им не чуждо, мне это напомнило сцену с Путиным. Ему в этом году дарили щенка алабая. После того, как Путин выхватил щенка из дарящих рук на лету, прижал его к себе и поцеловал в макушку, лица свиты озарились улыбками добра и света. Чуть ли не прослезившись, они смотрели на щенка, обнюхивающего ковер, и вот-вот готовы были зарыдать слезами счастья и умиления. Честное слово, если бы щенок обоссал их обувь, они бы умилялись и просили его повторить. Но при этом они же не приняли закон о гуманном обращении с животными в этом году. Они его не просто не приняли, они его завернули во втором чтении потому, что считают россиян базразличными к судьбе животных. Они посчитали, что если закон будет принят, то за Путина голосовать не пойдут. По статистике, каждый день в России убивается государством до тысячи собак.
Исходя из всего вышеперечисленного, по 5 каналу в видое с #Рогозин нам было показано лицемерие, хвастовство и насилие над живым существом. Странно этого не понимать.
Сейчас через год я могла бы сказать, что хотела бы вспомнить доктора Лизу. Но дело в том, что я о ней никогда и не забывала. Фоном, растворившемся в повседневности, не облаченная в мысль и даже в свое имя, она все равно все это время присутствует в жизни.
В документе говорится, что на притравочные станции попадают старые, отслужившие свой срок цирковые животные. Например, медведи. Забрали медвежонка из леса, издевались над ним всю его жизнь дрессировкой в цирке, а состарился – пусть сожрут собаки. А что вы там – я как-то плохо расслышала – про неукротимого русского медведя по тв обычно поете? Чего-чего у вас символ медведь? Какие там „наши зарубежные партнеры“ русского медведя не одолеют? Да вы сами его порвете своими зубами, своим патологическим отсутствием любви ко всему живому. Притравка – блажь обожравшихся охамевших губернаторов, любителей охоты. У простого россиянина – совсем иные жизненные потребности, и они как-то все больше с пропитанием и выживанием связаны. И, честно говоря, очень противно сейчас думать, что и по другим пунктам, несвязанным с животными, мою жизнь гражданки РФ определяли вот эти гнусные типы – 100 членов Совета Федерации, проголосовавшие за притравки.
http://yakutia24.ru/obshchestvo/46310-nespokojnyj-2017-j-sobytiya-kotorye-potryasli-yakutiyu
И знаете что? В тот момент, когда информацию о бале разнесли украинские СМИ, бал бросились защищать представители российских СМИ. „Ну а что тут такого? – говорили они. – От войны устаешь. Жизнь продолжается. Это вы хотите всех замордовать, и никакого людям праздника! А люди великие – они терпят“.
Я уже несколько раз это говорила – я, как человек, работающий со словом, словесную манипуляцию отлавливаю практически всегда. Тонкая манипуляция меня даже может восхитить чисто профессионально. Грубая вызывает только жалость. Так вот. Почему я считаю, что данный бал не имеет отношения к „жизнь-то продолжается“. А потому, что для многих – увы, нет. Потому, что он стал ярким маркером, прочертившим невероятно отчетливую черту между бедными и нажившимися на чужом горе. Ну, вот мне можно возразить – а не во все ли времена существовали бедные и богатые, очень бедные и очень богатые. Да, во все. Но не во все времена одни люди столь стремительно наживались на душевном порыве других и выходили на финансовую передовую, а другие в паре километров от них сидели в окопах, получая за смерть-в-любой-момент зарплату, которая меньше, чем стоит билет на императорский бал. И не везде беглые денежные горожане, переждав войну в спокойном месте, возвращались и начинали дразнить тех, кто оставался на войне и никуда не убегал, своими купюрами, балами, раскошными номерами в отеле и прочим набором пошлости.
А пишу я об этом почему? Потому что послезавтра – Новый Год. И „жизнь-то продолжается“ – это когда автобусы поедут колонной в серые зоны. Там соберут людей – женщин, детей, совсем стариков. Привезут их в центр Донецка. А в каком-нибудь отеле, принадлежавшем прежде олигарху, допустим, Ринату Ахметову, уже накрыт стол. Он очень большой и длинный. И там – вкусная еда, фрукты, шоколадные торты. И этим людям скажут – „А жизнь-то продолжается! Поэтому ешьте, а потом давайте танцевать и праздновать. Простите, что мы не можем давать вам этого круглый год. Простите нас, люди, за то, что вы приняли основную жертву на себя. Но ведь скоро – Новый Год! Давайте хотя бы сегодня веселиться. Вы – великие. Вы терпите. Вы устали от войны. Вот вам – праздник. Наш всенародный бал“.
Мораль – лучше быть далекими.
– Даже напевать?
– Женщинам это запрещено.
– Это смешно!
– Смеяться громко тоже запрещено.
– А что же, получается, женщинам вообще нельзя петь?
– Петь можно, но хором. Одной нельзя.
Это из моего путешествия из Язда в Исфахан. Или наоборот. Меня чуть не арестовали за съехавший вниз рукав. Я все время ходила в черном хиджабе – ради экзотики. А в Тегеране иранки сооружали на голове сложные прически и приделывали к ним платочки, которые чудом держались на макушке. Но прическу и все лицо в обильном макияже они не скрывали. Одни женщины говорили, что они счастливы носить хиджаб, другие – делали все для того, чтобы его присутствие минимизировать. Было видно – одни женщины состоят на верной службе у мужчин – против других женщин, желающих быть свободными. И нет, и не будет у свободолюбивых женщин надсмотрщиков страшнее самих женщин – тех которые думают, что заживут сносно, только если подладятся под мужчин. Они – как надсмотрщики в концлагерях из числа самих заключенных. А те были беспощадней и неумолимей самих строителей стен в колючей проволоке. И они – те подстроившиеся женщины – первыми будут кричать о том, что сегодняшние протесты в Иране – это происки врагов. Так везде, где диктатура, бывает. Но главная правда в том, что так жить невозможно. Без веры. А черные хиджабы и платки сдвинутые на макушку – это не про веру. Где тут вера, если ты выходишь на улицу в платке из-за страха быть арестованной? Хиджаб – это не просто женский головной убор. Он – характеристика состояния умов и состояния режима. Хиджаб в Иране – это про диктатуру. А еще про лицемерие. Про притворство верующими. Про веру из-под палки. Только настоящая вера из-под палки не выходит. И чем сильнее сжимается режим вокруг свободны, тем больше шансов у него лопнуть. Я почему это пишу? Потому что все это можно отнести и к некоторым нашим республикам.
А моя радость тем временем летела без каменных башмаков сквозь туман – к границе, за которой все кончается. И я десять лез назад не могла понять – зачем я написала про этот город? Откуда он? Существует ли? Теперь я знаю – тогда такого города не было. А теперь он есть. Вернее, стал таким. Зимой тут стоят очень густые туманы. Они заметней и гуще из-за того, что толпы людей больше не разбивают его своими телами и быстрой ходьбой. Не разводят собой, как водой молоко. Людей тут мало. А я смотрю сквозь туман на тех, которые есть, и мне кажется, они что-то ищут, что-то высматривают за каждым углом, под каждым деревом. Радость. И иногда в воздухе появляется что-то такое, попадает в нос, и сквозь белый туман на секунду мелькает что-то вдалеке – движение, жизнь, может быть, будущее. Может быть, радость? И думаешь, вернее, пишешь про себя – давай, радость, возвращайся в этот город. В Донецк.
Священник Московского Патриархата узнает на похоронах мальчика, что тот крещен у Филарета – у раскольников, и отказывается мальчика отпевать. Его умоляют, но он не может ничего поделать. В конце концов, находят представителей Киевского патриархата, и те отпевают ребенка. Дальше – все еще хуже. Находится кликушествующий блогер, который постит черно-белую расчлененную куклу и буквально завывает в посте, как одержимый. „Как так можно?! – обрушивается он на несчастного священника. – По-моему, я плачу… Простите… Пауза. Я не привык просить, но я прошу… Принесите куклу… Просто куклу. Положите ее под дверь любого этого… патриархата. Гореть московскому патриархату в аду. В аду в Украине! Я снова плачу! А! А и А!“.
Продолжение – люди постят. Лайкают. Снова и снова попадается мне этот жуткий пост ленте. Снова и снова люди толпой поддаются на манипуляцию. Отчетливо видно, как этот блогер по одержимой простоте своей, которая хуже злого умысла, или по злому умыслу все же пытается столкнуть жителей Украины – тех, кто молится в Московском Патриархате, и тех, кто в Киевском. В качестве знамени он использует – нагло использует – несчастного ребенка, душе которого просто надо дать сейчас покоя. Но люди снова и снова не хотят слышать доводы разума. Священник – он на службе. Он обязан действовать в соответствии с церковными канонами. Он не имеет права (не не хочет, а права не имеет) отпевать человека, крещенного у раскольников. А ситуация с ребенком – это ужасное последствие раскола. Вот так бывает, когда церковь раскалывается в самой себе. Это же не просто про дележку власти и полномочий, это не просто про личные амбиции. Раскол проходит по душам людей. В том и ужас раскола.
И еще. А почему мы так быстро включаемся кого-нибудь ненавидеть? Почему нам так быстро хочется поверить в то, что священник – гад. Почему мы отказываем ему в страдании и в сострадании? Если в нас самих это есть, то в нем-то почему нет? Только потому, что нам нужен враг? Почему так быстро и безропотно мы с вожделением находим в ком-то врага? А священнику, конечно, тоже было больно, но в отличие от нас – мирских – он связан каноном, и не он расколол церковь.
Прежде, чем перепостить призыв кого-то ненавидеть даже ради благих целей, нужно помнить – благая цель обращается в ненависть, когда мы ее погружаем в концентрированный раствор ненависти. Это как помножить цельное число на ноль. И, в конце концов, души умерших (и душа несчастного самоубийцы тоже) заслуживают того, чтобы уйти из этого мира, подталкиваемые не ненавистью, а сожалением и любовью. Любовью потому что кончина их была болезненной и ужасной. А семья ребенка просто заслуживает покоя.
Действующие лица – двое донецких мужчин и телефонная трубка (слышимость высокая).
– Ну что, как там у вас? – в трубку. – За бандеру выходили? …А по всем интернетам показали, что марш в Авдеевке за Бандеру был. Даже не слышали? Вот даже как – а местные не слышали… А че? И че там? Да? Вот суки. Да? Суки… Видимо, в зависимости от смены. Есть нормальные, а есть ушлепки – автомат в руки взял, и понеслось… Костя говорит, – это уже другому мужчине, – они когда ехали, их на украинском блокпосту в линейку построили, и бабок с дедами . Молодой какой-то ушлепок орал – „Дышать в затылок! Ни шагу из строя!“.
– Да моя теща ехала, то же самое было. Видно, от смены это зависит.
– Костя говорит, один дед на полплеча высунулся – „Ты шо не слышишь, я говорю – дышать в затылок!“. Выдернул его из строя. Он – „Ой, да простите“. Их снова выстроили в линеечку, дышать в затылок заставили, бабки великую отечественную начали вспоминать…
– Девушка, вам помочь?
Мужчина поднял мой чемодан на полку.
– Девушка, вам помочь? – сказал другой молодой человек и спустил мой чемодан в конце полёта.
Он же уже в аэропорту спустил мой чемодан по лестницам. Я подумала: это никак не бьется с моей индивидуальной теорией феминизма. Права мужчинам и женщинам – разумеется, равные. И пусть в силу хорошего воспитания те или эти помогают друг другу с тем, что у них от природы лучше получается. Вывод – образование должно быть общедоступным и качественным. Следствие – равные социальные права всем без исключения.
Не, когда забивают лопатами бездомных собак, а муниципалитеты закупают для них препараты для эвтаназии в промышленных масштабах – это как раз то самое, чем надо отплатить „наверное, самому преданному, самому любящему животному“. Каждый день в России муниципалитеты убивают до тысячи бездомных собак. Но когда дело доходит до собак, которые немалыми стараниями охотников из числа членов Совета Федерации и губернаторов становятся злыми и рвут беззащитное живое, загнанное в угол или прикованное цепями (как, например, медведи), то тогда даже в Совете Федерации начинают жить по восточному календарю. Мне будет неприятно думать о Валентине Матвиенко, если я буду знать, что она в теме. Что она смотрела документальные кадры о притравках. Ими полнится ютюб. И все равно не защитила законопроект об их запрете. И никаких хороших смыслов у охоты с притравками нет и не будет. А если Матвиенко не в теме, то о ней тоже будет не очень приятно думать. Надо ведь ведать, что творишь.
Напомню, самым активным лоббистом притравок в Совете Федерации является некий Владимир Альбертович Лебедев от Нижегородской области, видимо, и внедренный в этот орган для лоббирования охотничьих интересов https://www.youtube.com/watch?v=-EkyIAkGF18
Потом. Церемония Золотого Глобуса, куда пришли все в черном. И ведь точно многие вынуждены были надеть черное, иначе бы их в розовом и голубом отнесли к защитницам сексуальных домогательств. Их бы осудили. Хотя говорили – „Мы не будем их осуждать, если они не придут в черном“. А что начинается после того, как говорят – мы не будем никого осуждать? Именно осуждение. Именно принуждение к тому, что не надо выбиваться из сообщества себе подобных.
Дальше. Мне все же кажется, что лавиной хлынувшие доносы потопят под своей белой пеной и невиновных. Невозможно разобраться, было домогательство или нет, когда жертва заявляет об этом через 20 или 10 лет. И при этом я вижу, что никто не хочет учитывать один из принципов правосудия – презумпцию невиновности. Мы не можем осуждать человека до тех пор, пока его вина не доказана.
У меня есть еще радикальные мысли об этом. И не то, чтобы я боялась их высказывать. Я выскажу как-нибудь. Но теперь я точно знаю, что не хотела бы быть похожей на женщин Голливуда, пришедших на церемонию Глобуса в черном. Я сильней. Конечно, я, как и многие, знаю, что такое домогательства. Но жертвой я себя никогда не чувствовала, потому что всегда умела поставить домогателя на место. Я знаю, что многие не могут, и их надо защитить. Но если актрисы Голливуда – женщины при деньгах, здоровье и красоте – не могли, то нам навязывают мир слабых женщин. В то время, как актрисы переживали искушение не голодом, не смертью, а карьерой. Искушение карьерой – это не совсем то, что делает человека жертвой. Просто человек решает, чем он может поступиться ради карьеры.
Да, слабых защищать надо, но с такой картиной мира, которая вырисовывается в последние месяцы, никогда не соглашусь. Я просто вижу, как мне под видом борьбы со злом сейчас меняют картинку. С разноцветной на черную, как платья на звездах Голливуда, из которых потом можно нарезать еще черных меток для козлов отпущения.
„Просто вы на самом деле работаете в продажной и убогой газете. Она уже много лет такая. Слуги Усманова. Посмотрите правде в глаза и уходите. Можно заработать себе на жизнь и без политической проституции“. Странно, что он не может воспользоваться собственным советом и начать жить без политической проституции)
https://www.youtube.com/watch?v=xbB0f4uu4ek&feature=youtu.be
В 1992 году приемная дочь Вуди Аллена обвинила режиссера в насилии. Ей тогда не поверили, и он еще снял много фильмов с разными актерами и актрисами. Теперь, когда началась кампания против сексуальных домогательств, приемная дочь снова сделала заявление, и ей поверили. Актеры, только что снявшиеся в его новом фильме, выразили сожаление о своей работе с ним. Конечно, все эти годы они знали, в чем он обвиняется – в растлении малолетних. И, наверняка, читали статьи о замятом расследовании. Но они имели какие-то резоны сниматься у него. Почему же они сожалеют теперь? Ведь его вина судом, по-прежнему, не доказана. А потому что теперь в них говорит не сочувствие к маленькой девочке и омерзение ко взрослому мужчине, которых раньше не было, а страх – они боятся стать жертвами сами. Но уже не насильника, а тотального порицания. Через тотальное порицание они вполне могут потерять карьеру. И у них выход только один – откреститься. Из страха, а не из сочувствия.
Да, это больно. И это удивительно, что живя в мире, где телевизор и интернет транслируют столько насилия, и постоянно на экранах кто-то умирает насильственной смертью, люди, не имеющие личного физического опыта боли, не понимают, что это – больно. Не понимают, что такое боль. И когда протыкают ножом другого, то не осознают, что тому больно. Не могут перенести его боль на себя. Для них это – больше „смотрение“, чем „ощущение“. Это подарок мира индивидуализма, в котором люди атомизируются, разобщаются, потребляют информацию в картинках и интересуются только самими собой. Настолько самими собой, что им сложно проникнуть во внутренний мир другого человека и поставить себя на его место. Такой опыт можно было бы взять, например, из хорошей литературы. Которая расскажет, что боль – это боль. А смерть – это смерть, а не безболезненный переход на новый уровень игры.
Подстрекаемая любопытством, я полезла в гугл и выяснила: существа эти – скаты. Их называют мобулами. А раньше моряки и пираты звали „морскими дьяволами“. Потому что, вы только вообразите, плывет небольшое судно, и вдруг выскакивает из воды скат весом в пару тонн, взлетает и плашмя приземляется на судно. Топит. Как объяснить это странное явление? Не иначе морской дьявол собственной персоной вылетел из воды.
Вчера в ленте еще было много ныряющего Путина. Я итак знаю, что он делает это каждый год. Я знаю, зачем он это делает каждый год. Ничего нового о нырянии Путина я уже не узнаю. Но я хочу знать, зачем взлетают скаты. Гугл мне не ответил, только сказал – люди все еще не знают ответа на этот вопрос. СМИ, так идите и узнайте. И расскажите мне уже что-нибудь новое.
Есть довод – а они краской поливают. В Европе и Америке бывает. Там давно перешли на искусственный мех. Это – признак образования и состояние ума. Но, кажется, туда чиновница и приехала, нарушив местный дресс-код. У нас что-то я не слышала о распространенности таких атак. Сама я, являясь активным защитником животных, против насилия. Поливание краской – насилие. Насилие порождает насилие. Нужна образовательная работа. Когда человек знает, каким способом убивается норка, или что шкура, из которой сшита шуба, содрана с вымирающего существа – тут уже приходит дьявол вместе со знаниями и говорит человеку – „Теперь ты ведаешь разницу между добром и злом. Сделай-ка выбор“. Когда человек-осведомленный делает выбор – это его выбор. Наверное, никто не имеет права его за него упрекать. До тех пор, пока не нарушен закон. Но тут снова вопрос – а почему неадекватны все же первые, а не вторые?
Подростки из школы хотели покончить с собой, но у них не стоял вопрос – „Куда прийти?“. Не думаю, что они рвались в рай и вообще думали о нем. Их вопрос – „Откуда уйти?“. А именно поскорее уйти из этой ужасной жизни. И сейчас надо срочно выяснять, чем же она так ужасна, за что они ненавидят ее, хотят разрушить и уйти в никуда, лишь бы уйти. Это серьезный вопрос. Как и следующий – каковы их представления о счастье. И чего им не хватает в реальной жизни, чтобы она стала счастливой.
Социологам в этом году есть над чем поработать.
Самое дурное, что мог сделать телевизор и Первый канал в частности россиянам – это невменяемо кормить зрителей Дианой Шурыгиной. Позволять высказываться тем, кто считает, что на изнасилование или насилие можно спровоцировать, и жертва может быть виновата. Кроме того, жертву Первый канал выбрал очень неоднозначную, отталкивающую. Зритель так и не понял – надо ли сочувствовать такому отталкивающему персонажу. И этим самым Первый канал сломал норму, которая итак в современном обществе не устойчива – о том, что можно и нельзя. О том, что насилие ничем не оправдано. Он попытался сломать внутренний мир среднестатистического россиянина, смотрящего телевизор. Сегодняшние разговоры о том, что убитая студентка спровоцировала свое убийство сама – это продолжение безумных дискуссий, год лившихся из телевизора. В этом смысле я считаю Эрнста преступником. Ему пора на пенсию. Хочется, чтобы начали эти люди, заведующие тв, понимать: нормы в обществе нельзя ломать ради рейтинга. Это опасно.
Самое дурное, что девушки, называющие себя свободными феминистками, могли сделать в знак протеста против этих дискуссий – это раздеться и выложить свои голые фото в Инстаграм. И вновь непонятно, что тут стало главной мотивацией – себя показать или в защиту жертвы выступить. Но, впрочем, так бывает, когда общественные нормы ломаются.
Если бы я брала интервью у Папы, я б ему сказала: для современного человечества его сравнение – не аргумент. Некоторым, а, может, даже многим нравится быть змеями искусителями. Они наслаждаются произведенным эффектом. Этот эффект дарит смысл их существованию. Быть змеем искусителем – вот к чему они на самом деле стремятся. Но не всем дано быть змеями. В создании фейковых новостей принимают участие еще и черви. Черви отличаются от змеев. Змей знает, что он плохой, и ему это нравится. А червям важно оставаться хорошими. Поэтому они придумывают оправдания для своей лжи. Например, правда принесет зло, поэтому я правду не скажу, я заменю ее на ложь – из добрых побуждений. И когда журналист начинает брать на себя смелость быть цензором реальности, решать, что принесет зло, а что добро, когда заменяет правду на неправду, тогда-то и случается все плохое, что может случиться. Боюсь, что Папа Римский пытается открыть глаза людям, которые итак живут с широко открытыми глазами. Он говорит – змей хочет искусить вас. Но те, к кому он обращается – и есть сами змеи.
Папа Римский говорит, что журналистика – миссия, и журналист должен понимать, что суть информации – не скорость, с которой она распространяется, не ее влияние, а люди, с жизнями которых журналист связывается, неся им правду, добро и искренность. Но в современном мире жизнь немногого-то и стоит. А искренность – это странность. И вот, пожалуй, та проблема, с которой сталкивается церковь – она наградой за праведность называет ценности, которые окружающая реальность уже признала неценными и продолжает таковыми признавать. Но все равно этого Папу Римского я люблю. И тоже, как и он, вижу спасение в искренности, которая рождает правду, и которая когда-нибудь придет в каком-то новом образе, доступном современному человечеству.
Вчера любезные попытались протолкнуть мысль – Собчак устроила свою акцию в Грозном и перебила ею акцию Навального. В результате в информпространстве говорили о ее одиночном пикете, а не о Навальном. Следовательно, Собчак умна и хитра. Да? А вы, вообще, в курсе, что такое одиночный пикет? Мы – да. Это когда ты выходишь один, без свиты. Выходишь потому, что больше не можешь терпеть. И за твоей спиной ни буквально, ни фигурально не стоит свита, Кремль и виртуальная команда политтехнологов, получившая от Кремля задание.
То, что вчера делала Собчак – это не про иметь (ум и хитрость), это про не иметь. А именно не иметь совести и устраивать акции под благовидными лозунгами, но с намерением – кого-то перебить. И не иметь уважения к людм, которые все это наблюдают. Не надо держать людей за идиотов. Акцию „Собчак – кандидат в президенты“ Кремль подарил нам в этом сезоне именно по той причине, что считает людей идиотами. И вот это раздражает гораздо больше, чем сама Собчак. Кремль раздражает.
Я ушла из Фейсбука с четким пониманием – страшно не только преступление, страшна и общественная дискуссия, которая за ним следует. Люди говорят и пишут страшное. Кажется, что есть простые незыблемые нормы. Что они незыблемы для всех. Но оказывается, что нет. Мы живем в век высказываний. Каждый получил возможность высказать свое мнение. В эфир попадают мнения, которые бы мы никогда не услышали, и не узнали бы о чем думает тот или этот человек. Потому что он не сделал ничего для того, чтобы его высказывание было для общества ценным. Но соцсети сломали этот барьер, и различные высказывания циркулируют вокруг нас. Я, например, хотела бы защитить себя от высказывания, процитированного мной выше. Мою нетонкую психику оно не сломает. Оно вызывает более сложные ощущения – опустошение, омерзение, холодная брезгливость. Я бы хотела их избежать. И мне кажется, что такие ощущения не должны часто проникать в обыденную жизнь человека. Но что мы видим? То, что для нас очевидно и не обсуждаемо, для кого-то зыблемо и обсуждаемо. Кто-то может на полном серьезе обсуждать, в чем виновата жертва, и что она сделала такого, что заставило убийцу ее убить. И таких людей, как мы видим, довольно много. Но тогда у другой части общества срабатывает инстинкт самосохранения. Я, например, руководствуясь этим инстинктом, предпочла просто на время ограничить свой доступ в соцсеть, а кто-то написал автору высказывания в грубой форме, что негоже пиариться на смерти, что нет оправданий убийству, что жертва не может быть виновата. Что жертва не нужна. И вот мы жили-жили две тысячи лет по заповедям – не убий, не ищи оправданий убийству, не приноси кровавую жертву. Но кажется, сила этих заповедей сегодня исчерпалась.
Я приветствую бурную реакцию людей, возмущенных приведенным выше высказыванием. Я считаю, что такие надо сразу пресекать. Я не считаю, что «негодующие» подвергли кого-то травле. Порицая, пусть и не в самой вежливой форме, люди пытались удержать норму. Но мне бы очень хотелось понимать, где пролегает эта тонкая линия, отделяющая травлю от общественного порицания. Я этого пока не понимаю. Сейчас очевидно одно – каждому надо будет думать не дважды, а трижды прежде, чем что-нибудь сказать.
В рассказанном никакой морали нет. Просто жители республики в очередной раз стали заложниками нового обстоятельства. А обстоятельства в их жизни возникают и возникают, и конца им нет. Люди, по-прежнему, зажаты с одной стороны местными получателями выгоды, которым не хватило умственных способностей оценить последствия своей корысти, и неместными, которым хорошо, когда жителям республики плохо. И чем тем хуже, тем им лучше.
Говорят, что бомж сопротивлялся, и не давал убрать себя с путей. И когда машинист электрички пытался затормозить, у Георгия была возможность прыгнуть под платформу, оставив бомжа. Но он не прыгнул. Закрыл его собой. Говорят, он очень хотел быть похожим на Христа, и, наверняка, был уверен, что Христос поступил бы так же. Бомж украл у него телефон – маленькую дешевую трубку – и ушел. Такая ситуация. В ней каждый волен делать свой вывод. Кто-то скажет, что не стоило отдавать свою жизнь за пропащего человека, все равно тот не исправится. Кто-то – что если и отдавать за что-то жизнь, то только за другую жизнь. А если уж ее отдавать , то только за отверженного. А если уж за отверженного, то за самого последнего, который не поблагодарит, не оценит, и никогда по доброй воле не спасется. И тогда подвиг будет не такой, как в книжках с картинками, где нищие благостные и чистоглазые, и им эстетично, красиво помогать. Подвиг выйдет концентрированный, с таким четким посылом – каждая жизнь ценна, безо всяких „если“.
Я разговаривала и слушала дальше. И возникали еще вопросы. Мне говорили, что Георгий был миссионером по призванию (я бы сказала по рождению), но он не проповедовал среди представителей других религий. Он говорил с людьми крещенными, верующими, но далекими от Христа. И люди эти – умные, образованные, они могут поддержать любой разговор, они ездили по миру, они разбираются в искусстве. И вот с ними – верующими и интеллектуально развитыми, крещенными и глубоко погруженными в свой внутренний мир – говорить гораздо сложней, чем с отверженными и простыми. Простые услышат и переживут впечатление. Непростые услышат и поставят под сомнение. Они смогут оспорить любой аргумент. Но мне интересно, что же именно он им говорил! Этого я уже не узнаю. Но все же из его поступка я могу вынести кое-что – две тысячи лет назад приходил Христос, он сказал – „Возлюби ближнего своего, как самого себя“. Сегодня во всем мире мы подходим к тому, что ближний наш – это я себе себе. Мощь послания Христа, кажется, исчерпалась. И тут алтарник Георгий Великанов объявляет нам – нет, не исчерпалась пока, и ближним становится самый дальний, самый отверженный, который обворует тебя, когда ты за него умрешь. Говорят еще, Георгий повторял всегда – „Надо людям помогать“. Это звучит, как новая заповедь для современного человечества, которая сложилась из всех старых заповедей
За год много чего в мире произошло под знаком женщин – женские митинги против Трампа, борьба с домогательствами. Феминизм стал главным словом прошлого года. Он борется за то, чтобы мужчины и женщины в правах не разделялись. Но, кажется, борьба только усилила раздел. Возможно, представления о феминизме стоит пересмотреть и заново их сформулировать. Феминистка – это не Ева с небритыми подмышками, ненавидящая Адама, а женщина взявшая на себя ответственность за защиту тех, кто слабей и незащищен – и женщин, и мужчин. И Адамов, и Ев.
И вот подошли ко мне сегодня после моего выступления студенты и спросили – почему россияне себя так ведут? Почему они не считаются с людьми, почему не отвечают на обращения, почему ведут себя как господа с челядью. Больших усилий стоило мне объяснить, что поведение бывших жен чиновников, которым дарят должности их бывшие мужья – это не характеристика всех россиян. Но в любом случае, эти студенты больше не хотят учить русский, и они больше не хотят узнавать из российских газет альтернативное мнение о России. Потому что у них внутри российского центра была прямая возможность познакомиться с Россией. И она им не понравилась. Но все же не я – приглашенный писатель – должна оправдываться за свою страну в этом случае. Надеюсь, у #Россотрудничество, которому подчиняется центр, найдется время ответить студентам, раз глава центра этого сделать не в состоянии.
http://expert.ru/russian_reporter/2018/01/bitva-za-krasnuyu-knigu/
Все эти игры, унизительные для самих играющих, в результате приводят только к одному – да, я – гражданка РФ – пойду на выборы, и сделаю с бюллетенем то, что сделаю. Я его испорчу.
Сегодня у депутата и юриста встреча с читателями. Раз книжки она сама писать не умеет, надо ей там задать профильный вопрос – а что там с нарушением прав на чужую интеллектуальную собственность?
Но теперь перейдем к издательству #КнижныйМир. Издательство – воры и мошенники. Воры и мошенники. Потея и пузырясь, издатель Дмитрий Лобанов, отвечая на вопрос о нарушенных правах врал и знал, что врет. Руководствовались они использованием произведения в научной, культурной и учебной якобы целях. В таких случаях, по мнению Лобанова, можно брать чужие тексты, если использование некоммерческое. Насколько я понимаю, некоммерческое – это то, что не продается, а бесплатно раздается. А издательство продает эту книгу, стало быть, зарабатывает. Да, как будто бы, у интервью два соаватара, и права принадлежат обоим. Но первое право за редакцией, опубликовавшей текст, потратившей на него свои ресурсы – оплата командировочных, билетов, оплата работы фотографа. Фотографии в этой книжке тоже есть, и некоторые из них не подписаны. А это – еще одно нарушение прав авторов. Имущественные права на текст у редакции журнала. Интервью – это его имущество. Более того, Лобанов что-то брякнул про соответствие пользовательскому соглашению на сайте Русского Репортера. Там черным по белому написано – перепубликация с письменного согласия редакции. Издательство все это и само знает, но оно вчера агрессивно блефовало перед публикой, спасая свою репутацию.
Выход из сложившейся ситуации я вижу один – доходы с книги должны быть направлены в детский хоспис „Дом с Маяком“. Уже сейчас сумма, равная той, что была потрачена на издание и пиар этого книжного труда, должна уйти на счет хосписа. Доказательство платежа должно быть предъявлено общественности и мне в частности. Для издательства это единственный способ спасти свою репутацию.
http://expert.ru/russian_reporter/2018/03/hromoj-feniks/
Возможно, женщины активнее бьются за свои права, но не для того, чтобы отнять их у мужчин, а для того, чтобы обрести с ними равные. Мне кажется, что автор попадает в ловушку этих рамок потому, что сам воспринимает феминизм по старинке. Феминистки – это женщины с небритыми подмышками, в фиолетовых колготках, читающие классиков на языке оригинала и ненавидящие мужчин. Но думать так – ошибка. Современный феминизм не таков. Мне, вообще, кажется важным прописать тезисы именно современного феминизм. И я жду не дождусь, когда это кто-нибудь сделает.
Увы, на данном этапе прогрессивные женщины бьются не с мужчинами вовсе, а с женщинами. С теми женщинами, которые, как уважаемый Владислав Юрьевич, считают, что мир – мужской, и женщине нужно только найти сильного мужчину, прислониться к нему, поддакивать ему на каждом слове, и тогда ей никогда не придется работать самой. А есть женщины прогрессивные. Но их желание учиться-работать-добиваться продиктовано вовсе не стремлением утереть нос мужчине, одолеть его. Оно же не продуктивно. Прогрессивные женщины хотят развивать себя, свой интеллект, иметь цель – не личную, а полезную для мира.
Дальше автор приводит в пример кампанию с сексуальными домогательствами, захватившую мир, и кинематограф, который понаснимал фильмов, где женщина – супер-герой. Но эти два явления связаны между собой, и одно вытекает из другого. Режиссеры и продюсеры действительно переборщили с женщинами-героинями. Как снять этот эффект? Конечно, превратив женщину в жертву. Показать, что все эти годы актрисы, игравшие супер-женщин, в реальности были жалкими существами, безмолвно терпевшими домогательства. То есть все не так просто, как видит, не ставший менее уважаемым Владислав Юрьевич. Но то, что он говорит – это распространенное несложное первичное впечатление. А надо все же копать глубже.
И я продолжу разбивать его аргументы. Совсем не из-за зарождающегося матриархата и феминизма возникла эта история с домогательствами. Она возникла, в том числе, из-за соцсетей. Раньше вынести историю в публичное поле можно было только при помощи СМИ. А мы наслышаны как тот же Харви Вайнштейн сразу покупал и увольнял журналистов, не давая хода историям о домогательствах. А разве не похожее нечто мы наблюдаем прямо сейчас в истории с Дерипаской – он возил девушку, он позволял ей делать селфи с собой, а теперь ему, видите ли, не нравится, что Инстаграм их опубликовал. И если СМИ он смог продавить, то соцсеть – вряд ли. А тут уже больше не про феминизм, а про свободу слова и про личные свойства отдельно взятого человека. Ну, так уж сложилась, что мужчины…
Боюсь, к тому же Владислав Юрьевич не видит разницы между приставаниями и флиртом. „Должен же кто-то проявить инициативу. Секс никто не отменял“. Но приставания именно что отменяют секс. Приставания – это как комар летает и кружит и зудит. Что ж теперь дать ему напиться крови? Если женщина принимает ухаживания, приставать к ней не придется, с ней можно и нужно флиртовать. А приставать – это когда тебе дали понять, что нет, а ты все равно настаиваешь на том, что да. Порой агрессивно. Как Харви Вайнштейн.
Дальше. Автор говорит, что в мире, созданном мужчинами, что-то пошло не так. Поэтому мужчины дали нахрапистым женщинам возможность поиграть с миром, как со сломанной игрушкой, пока они сами изобретают новую. Но что такое сломанный мир? Мир – это люди. Если мир сломан, значит, в нем больше страдающих людей. И что же теперь – смотреть, как мир ломается, ломает жизни и судьбы, и ждать, пока изобретатели сделают свою работу? А не будет ли слишком поздно для тех людей, которых прямо сейчас можно спасти? И вот тот кто сильный, он и подставляет свои ладони падающему миру, и говорит – „Не бойся, я тебя поддержу“. И я бы не сказала, что эти ладони – только женские. Это – руки сильных, и мужчин, и женщин, которые не раздумывают о последствиях лично д
Съездив в, мягко говоря, небезопасное место трижды, я плохо спала две ночи. Таков удел перфекциониста, я знала, вернее, чувствовала, что там есть что-то еще. К тому моменту я уже измочалила заведующего, санитарок, жителей хосписа. Никто не понимал, чего я от них хочу. И я сама уже не знала, чего ищу. Но исказала. Заведующий даже припомнил мистическую деталь – как в палате номер 4 умирают чаще всего. Еще мне рассказали о том, что в хосписе есть влюбленная пара – неходячая Наталья и Юрий, оставшийся из-за мины без ног. Про эту историю уже рассказали в радужных тонах республиканские СМИ. Но мне не хватало. Нити не было. Я нагрянула в четвертый раз и ворвалась в комнату к санитаркам с вопросом, который не обдумывала – „А вы думаете, Юрий действительно любит Наталью?“.
И отсюда – из сомнений в их ответах – завертелось все. Я нащупала смысловую нить, и потянула ее через весь текст и даже через многоствольную яблоню, растущую во дворе, сделав ее полноправным героем репортажа. Я уже на все сама смотрела с сомнением. И обстоятельства начали складываться под моим сомневающимся взглядом так, как будто действительно ответ на этот вопрос важен, но он неоднозначен. Пройдя по нити, в конце мы снова пришли к не новому смыслу – любовь сильней всего. Сильней болезни, сильней увечья, сильней войны. Любовь все побеждает. Любовь оживляет всё. Не только любовь мужчины и женщины, а просто любовь человека к человеку. И эта истина известна. Но я верю в то, что ее полезно повторять в современной аранжировке – в современных обстоятельствах и через современных людей. И так мы даем возможность старым простым истинам не умереть.
Ной состоит из рабочих домов и социальных домов. В рабочих живут люди, способные выполнять тяжелую физическую работу. Им предоставляют еду, ночлег, помощь в поиске работы. Половину заработанного мужчины отдают на содержание социальных домов, где живут старики, инвалиды, женщины с детьми, оказавшиеся на улице. Так и живут, спасая друг друга. Пить спиртное в домах запрещено. И пока, к сожалению, ясно, что отверженные, пожившие на улице и привязанные к алкоголю, могут существовать только в общине со строгими правилами. Почему? Вернувшись к самостоятельной жизни, легко срываются и заканчивают снова в той же точке, к которой подплыл к ним „ковчег“.
У бездомных опасность на улице – это не только мороз. Не только водка. Но и люди, которые их убивают, отбивают им ногами почки, обливают бензином и поджигают. Просто потому, что он лежит тут, воняет и мешает. Есть люди, которые считают, что за это можно убить. Или, узнав, что на тяжелые погрузочные работы приехали в прошлом бомжи, заказчик после выполнения работ может не заплатить. Только что добропорядочный гражданин найдет сто причин, чтобы не платить – во-первых, он оскорблен уже одним тем, что к нему послали бомжа, во-вторых, бомж может что-то украсть, в третьих, он слишком медленно делал работу. Но настоящая причина в том, что гражданину за это ничего не будет.
Дед постоянно ругался. Не хотел отвечать на мои вопросы. Говорил, что и не собирается. Но вопрос нужно было просто задать и ждать. Он, сопя, выбирал полоски для ковриков. Их мастерят в социальном доме и сдают в Лавру. С них можно заработать не больше ста рублей в месяц. Но дед тщательно подбирал полоски – по цвету. А потом поднимал злое лицо и отвечал на мой вопрос. А если сейчас не ответит, потом сам найдет меня, подойдет и заговорит.
– Жена умерла, я с четырьмя маленькими остался. Я работал. Социальные, или как их, службы приезжали детей забирать. Только я не отдал – шиш им! Пьяным-то меня ни разу не поймали. А? Где дочка? …Ниче я вам не скажу. Не моя она. Плохая она. Ребенка родила. Мужу бросила, сама гулять ушла. Я, дед, с этой девочкой месяц просидел. Не от мужа она была. Таджичка что ли. Потом он не выдержал, сдал ее в дом малютки.
Дед за вечер подходил еще несколько раз и зло рассказывал историю своей семьи. И казалось, действительно в России бедность и беда – семейные, передаются по наследству.
– А почему я на улицу жил? А в нашей деревне только бабки остались. Я поехал в Москву пенсию получать, приезжаю, дом разобрали. Нету дома. Я посидел ночь на лавочке, и снова в Москву поехал – на улице жить.
Это – привет фотографу, сжегшему деревню ради снимков. Хочу этой историей из Дома Трудолюбия Ной поставить точку в спорах современных фотографов – имел право „творец“ сжигать чужие дома или не имел? Когда-нибудь кто-нибудь, отсидев свой срок, отстрадав свое время в рабочем доме, вернется в свою родную деревню, а дома нет. И почувствует он в душе разорение. Если искусство того стоит, то вопросов к современным творцам больше не имею.
Я взглянула новыми глазами на Москву. Люди, которым повезло больше, бегут по своим делам, покупают на ходу горячий кофе. Объявляются приходящие и уходящие составы. Все плывет и убегает в снежном тумане и людской суете. Но кто-нибудь стоит и потерянно смотрит в одну точку. Все рухнуло. И в этом большом мире среди сотен бегущих людей нет ни одного, кто ему поможет, не осталось места, где его ждут. Вот эти люди именно здесь и сейчас нуждаются в спасении – если они примкнут к армии бездомных, которые пьют некачественную водку, знают, где раз в месяц помыться, где поесть горячего, их уже не спасти. Улица не только затягивает. Улица и некачественный алкоголь, чтобы согреться, в считанные дни убивают душу и личность. Но вот сейчас, пока человек стоит и смотрит потерянно в пустоту своей ненужности, его можно и надо спасать. Волонтеры из Ноя прочесывают вокзалы и подходят к таким. Те соглашаются идти в рабочий дом. Чаще всего это трудоспособные мужчины из провинции, которым работодатель не заплатил и просто выкинул из общежития, или которых ограбили на вокзале. А на вокзалах, как выяснилось, существует целая мафия таких мошенников, ищущих доверчивых провинциальных мужчин. За несколько недель в рабочем доме им удается накопить на обратный билет. Но главное – они спасены от окончательного падения. Я вчера была в рабочем доме. Там мужчины разных возрастов, есть совсем молодые. И как же тяжело физически трудятся российские мужчины. Какие они неприкаянные. Как доверчивы. И как сильно им нужна бывает всего лишь протянутая к ним слабая рука, два пальца, один палец, чтобы не улететь вниз. И как же мне жаль, что страна, в которой я живу, таких мужчин видеть не хочет.
Однако смотреть этот ролик страшно: он четко отсылает к недавней громкой истории Риты Грачевой, которую муж отвез в лес и там отрубил ей руки.
Первая ассоциация с этим роликом – отрубленные кисти рук. Но страшен он, как и любая форма насилия, показанная как будто в шутку, тем, что расширяет рамки допустимого.
Маргарита Грачева
Маргарита Грачева
Предположим, что кто-то считает: женщин (как и мужчин, как и детей) бить нельзя. Это – ненормально и недопустимо, законом наказуемо, обществом порицаемо, хотя иногда ударить очень хочется. Но он видит ролик, где пусть и в шутку, но кто-то кого-то бьет.
И он понимает, что хочется не ему одному, а хочется всем нормальным мужчинам. Мужчинам, которые состоялись – ездят на больших черных внедорожниках.Так почему бы и не ударить тогда?
Рамки допустимого расширяются или ломаются. Такие ролики – прямая пропаганда насилия. Но есть и еще один пункт. Если мужчина никогда не бил девушку или сама девушка считает физическое насилие со стороны своего мужчины – ненормальным и неприемлемым, то она никогда не будет себе представлять его недовольство в такой форме: он увозит ее связанной в лес, она плачет, просит о пощаде.
А если она вот так себе представляет своего мужчину, значит, она считает нормальным то, что он может осуществлять над ней насилие. Значит, он его уже осуществлял.
А если государство, в котором мы живем, не накажет создателей ролика, то можно будет говорить о том, что семейное насилие наше государство видит частью традиционных семейных ценностей“.https://m.goodhouse.ru/family_and_children/psihologiya/magazin-texniki-razreshil-muzhchinam-vyvozit-zhenshchin-v-les-za-ploxie-podarki/?clear_cache=Y
http://www.pravmir.ru/slegka-otdaet-seksizmom/
— Бомж обществу мешает, — соглашается Игорь. — Он грязный, пьяный, распространяет болезни.
— За такое — только убивать! — надрывно кричит Павел. — Он еще в подъезде нагадит!
— Я не гадил, — скромно говорит Игорь. — Приедет полиция, выкинет меня: «Чтоб тебя больше в этом подъезде не было, а то жильцы опять будут звонить». Я подожду, пока они уедут, и снова в тот же подъезд. А куда мне идти? На улицу? Чтоб я ноги себе отморозил? Самосохранение срабатывает сильнее страха.
— Но мы же люди! Мы — человеки! — кричит Павел.
— А так жильцы, когда устанут, могут поджечь или избить, — с расстановками продолжает Игорь, отвлекаясь на работу — на цветные полоски, которые продевает в основу.
— А депутату ты все равно мешаешь. Государству и бомж, и дворник всегда будут мешать.http://expert.ru/russian_reporter/2018/04/noj-na-dne/
– Э-э-э… – сказала я.
Но еще три парикмахера и администратор уже с надеждой смотрели на меня.
– А вы покажете, как инструменты обрабатываете? – только и выдавила я.
– Не раздевайтесь, – предупредили меня, – у нас холодно.
– Девятнадцать, – торжественно сообщила в трубку администратор. – Михал-борисыч недоволен, – говорила она женщинам. – Уже два часа дня, а у нас только девятнадцатый клиент.
– Как будто это от нас зависит, – отозвалась женщина в теплой жилетке.
Оглядевшись, я уже все хорошенько рассмотрела. Пластиковая палатка, с окнами закрытыми желтыми бумажными шторами. На панелях бабочки, вырезанные из розовой бумаги для стикеров. Туалета нет. Желтой раскаленной спиралью работает обогреватель. На полочке – засохшие лаки с блестками. Я положила руки на полотенце, защитое в клеенку.
– Если Михал-борисыч придет и увидит, что мы тратим электроэнергию на обогреватель, будет ругаться, – сказала администратор.
– А что делать? – спросила парикмахер. – Зимой тут от холода умираешь. Летом солнце в пятки прямо бьет.
Пришли на стрижку два клиента. „Стрижка подорожала на десять рублей!“ – предупредили их. „Ну что теперь делать…“ – вздохнули оба. Один попросил прямой висок. Другой – косой.
– Двадцать один, – прикрывая рот рукой, приглушенно сообщила в телефон администратор.
Дверь открылась.
– А кто забыл купить файлики на паспорта? – бодро спросила, входя замерзшая женщина. – Десять рублей стоят. Но мне холодно ходить, я за пять отдаю. …Вы бы так весь паспорт закрыли, чтобы странички не трепались, – упавшим голосом сказала она.
Я бы купила у нее пару десятков ненужных мне файликов, но мои руки были в воде.
– Пять рублей, – потворила женщина, обвела всех взглядом, все молчали, она вышла.
– А зачем они? – спросила администратор. – Не пирожками же я паспорт листаю.
– Гы-гы-гы, – захохотал клиент, и скоро ушел.
Парикмахеры и администратор сели в ряд на подоконник, спинами к солнцу. Они и так, и сяк обсуждали страшного Михал-борисыча, который появляется внезапно и требует выключить обогреватель, требует клиентов, требует, чтобы все всегда были на месте.
– Хорошо солнце спину греет, – сказала одна. – Вот нам и солнечная батарея.
Открылась дверь. Вошел молодой человек лет 25 в поносного, ок, горчичного цвета спортивном костюме. Прищурившись, он пошел прямо на розовых бабочек.
– Ага! – воскликнул он. – А я смотрю, вы тут уже восьмое марта празднуете!
– Михал-борисыч… – тихим от почтения голосом сказала администратор, – какой у вас костюм… Отпад.
Михал-борисыч, скосившись, посмотрел себе на грудь.
– Десять долларов за все отдал! – сообщил он. – Но говорят, что он – цвета детского Г.
– Неправда! – так горячо закричала администратор, будто он сделал ей больно. – Он защитного цвета! Цвета защитника отечества!
Михал-борисыч посмотрел на нее долгим взглядом.
– Вы – мать, вам видней, – с восхищение
– Лариса… – тихо сказала одна парикмахер, – он даже не попросил обогреватель выключить.
– Он даже не спросил, сколько у нас клиентов, – добавила другая.
– Как вовремя ты комплимент ввернула… – восхитилась третья.
– Звоним Наташке, – засуетилась администратор, – быстро звоним, он к ним пошел, пусть обогреватель выключают!
В это время моя мастер обрезала мне ногти, время от времени поднимая уставшее лицо, запахивая на себе шаль и поправляя рукава истрепанного свитера. А я, спрятав другую руку от холода в карман, пересчитывала в нем сторублевки, которые собиралась заплатить за действо самой жизни, которое мне было в этой забегаловке показано.
Так выходит, что, совсем не приближаясь к телевизору, я все равно вижу в ленте соцсетей, на навостных сайтах, как ведущие ток-шоу хлещут по лицам гостей, выгоняют их из студии. Как гости поливаются водами, обзываются, демонстрируя свою низкопробность. Я вижу, как гости в студии дерутся, буквально катаясь по полу. И все это выливается через экраны в дома людей. И, вроде бы, мне-то что? Кажется, ничего. Но. Это просто возмущает. Ну, правда, возмущает. Во-первых, эти люди, которых зовут в эфиры, они же мнят себя экспертами, политиками, политологами. Они-то на голову, а, может, сразу на две выше простого люда. Они задают тон и показывают, как себя вести – они же интеллектуалы, они-то всегда знают, что сказать и как правильно сделать. Иначе бы их в студию с их мнением не позвали. И вот эти мнимые интеллектуалы показывают людям, что насилие – это норма жизни. Если в студиях дерутся, то в домах, на улицах – сам Бог велел. Все эти безответственные Эрнсты, Соловьевы и их гости повышают уровень насилия в домах и на улицах. И это не может не возмущать. А, во-вторых, возмущает то, что от этого не спрятаться. А, в-третьих, то, что вот эти люди призваны что-то решать в моей стране. А они приходят, просто чтобы себя показать. Чтобы телевизор высветил их голову на экране. Чтобы получить моральное удовлетворение от того, что их видит сейчас в своих домах страна.
Раньше я думала, что лучший способ борьбы с этим – это не иметь телевизора дома и заниматься конкретными делами, помогать простым людям в реальной жизни. Не ради глупой славы. Не ради возможности ходить в телевизор. А чтобы было больше добрых дел и меньше человеческих страданий. Но сегодня я снова смотрю на то, чего совсем не хочу видеть, и в голову мою лезут более радикальные мысли.
Женщины вместе – это когда женщины пытаются защитить жертву домашнего насилия или уволенную, отказавшую начальнику во взаимности. Это когда женщины ищут место в приюте матери, сбежавшей с детьми от мужа-алкоголика. Или когда женщины ищут место в хосписе никому ненужной нищенке с онкологией. Есть еще драматичные примеры.
А когда женщина приходит на дебаты с клоуном со стажем на телевидение, которое много лет зачем-то этого клоуна показывает, приходит и перенимает его поводки, то это называется не #женщинывместе. Это называется – Клоун умер. До здравствует клоун!
При этом я точно могу сказать, что российские издательства мало уважают права на интеллектуальную собственность. А чего бы им уважать? Они даже гонорарами за книжки платят мизерные. Они всегда забывают вовремя перевести тебе твой процент с продаж. Потому что эти деньги издателю гораздо нужней, чем тебе. Ты не знаешь, кто и сколько раз скачал и оплатил аудио-книги и электронные книги. У писателя в России осталась только репутация – его еще уважают какие-то читатели. И все меньше мест, куда бы автор мог отправить свою рукопись. Для многих авторов будет лестно увидеть свой текст в толстом журнале. Хотя те платят такие малюсенькие гонорары, что лучше от них отказать. Для сравнения – в литературном журнале гонорар в 30, а бывает, что и в 50 раз меньше, чем тот, что я попрошу, например, за статью. Но литература – это ведь не про деньги. Поэтому каждый хотел бы опубликоваться в толстом журнале, опуская вопрос – на что он будет жить. Но государство наше и не думает поддерживать толстые журналы. Они умирают прямо сейчас.
Как-то так еще сложилось, что некоторые издательства продолжают жить по принципам 90-х. Вот пример – питерское издательство „Златоуст“ переписало мою книгу и продает ее за 570 рублей. На мой вопрос, а не рухнули ли они случайно с дуба, издатель мне ответила – „А я думала, вы как дедушка Хадижи (положительный герой романа), а вы ведете себя, как жена генерала Казибекова (отрицательный герой моего романа). Мне было сказано, что я мешаю распространять культуру и просвещение через свои труды. То есть я мешаю мошенникам мошенничать. При этом книга спокойно продается во всех книжных – под моим именем, но написанная не мной. И покупатель думают, что это я пишу таким примитивным языком.
Или вот не менее чудесный директор издательства „Книжный мир“, который подворовал тексты из разных изданий для книжки депутата ГД – чур меня произносить ее фамилию. Вы думаете, после моего вопроса – „Зачем брать чужое без спроса?“ – кто-нибудь позвонил в редакцию и хотя бы извинился? Нет. Кто-нибудь перевел деньги на детский хоспис, в качестве компенсации, как я просила? Нет. Директор издательства Дмитрий Лобанов врал, что тексты брать можно и сетовал на то, что я прежде, чем писать в Фейсбуке, не позвонила ему. Я не позвонила? Я и не собираюсь. Это мне должны были позвонить. А Дмитрий этот Лобанов входит в Комиссию при Общественной Палате Российской Федерации по соблюдению авторских прав в интернете! Да его оттуда гнать надо. Не понимаю, почему после инцидента он там задержался.
Перейду к хорошему. И все же литература не может зависеть от всего этого. Описанное – лишь досадные обстоятельства, которые отвлекают от работы и от жизни. С днем писателя! Пусть живут толстые журналы и пусть российскую литературу читают во всем мире и так знакомятся с нами и с нашей страной.
– Помогите, – говорит он мне.
Конечно, я понимаю: он просит меня не потому, что у меня такое доброе лицо, а потому что позавчера я в этом же магазине покупала бездомной еду.
– Нет, – говорю я.
– Но я же не денег у вас прошу, а еду! – возмущается он.
– Хорошо. Пойдемте в магазин.
Это – один из немногих магазинов, который работает в этом городе так поздно. Через полчаса он должен закрыться.
– Мне бы молока, – говорит он, ковыляя за мной. – А хлеба не надо. Нам в общежитии бесплатно дают. Вы чего творите! – кричит он, увидев, что я беру бутылку молока за 52 рубля. Выхватывает бутылку у меня из рук и возвращает на полку. – С ума что ли совсем тронулись?! Вы что, не видите, сколько она стоит?! Поставьте, я вам говорю! Мне вот, подешевле, – берет маленький пластиковый пакет молока. – Я наглеть не люблю.
– Хорошо, как хотите. Давайте я куплю вам котлет.
– Вы что, совсем уже того? У вас с головой-то нормально? Зачем мне дорогие котлеты? Возьмите мне кусочек колбасы, я ее несколько раз в похлебку порубаю.
Мы выбираем кусок колбасы и некоторое время препираемся возле полки.
– Сто девять рублей! – кричит он. – Это какие деньги!
Он выдергивает у меня из рук колбасу за 109, за 106, возвращает на место. И мы, наконец, находим колбасу за 101 рубль. Я беру кусок сыра.
– Спокойно! – говорю я. – Не надо считать мои деньги.
Поджав хвост, бомж идет на кассу. Я расплачиваюсь. Он жадными быстрыми движениями распихивает все по карманам куртки, а колбасу кладет во внутренний карман. Выходим из магазина. На улице уже никого. Мы идем по плитке, превратившейся в каток. Бомж разглагольствует и забывает, что надо хромать.
– И вот когда мы из окружения выходили… собственно, там я ранение и получил.
– Прекращайте сочинять.
– Просто меня никто на работу не берет, я же хромаю.
– Не врите, пожалуйста.
– Ну а так-то за расчистку снега платят десять рублей.
– Я по запаху чувствую, что вы пьете.
– Я только два дня пил.
– Вы давно пьете.
– Спасибо вам.
– Не за что.
– Есть за что.
– Не за что.
– Спасибо вам за еду!
– Люди обязаны друг с другом делиться.
– Ага, вы это скажите тому, к которому я до вас обратился. Он подъехал на такой машине, с такими продуктами выходит из магазина. Я ему – „Помогите…“. А он – „У меня денег нет“. А его машина жрет бензина на тысячу рублей в день.
– Может, не стоит чужие деньги считать.
И так мы дошли до моего дома. Бомж, имеющий очень русское, но опухшее лицо, русые волосы, голубые глаза и пушистые, будто не свои, ресницы, галантно сопровождал меня до подъезде по темному двору, поигрывая лишней тросточкой. Он ушел, видимо, усилием воли заставив себя не просить у меня денег. Или понял, что я не дам.
Если прислушаться к себе, то получается услышать что есть отталкивающего лично для меня и, кажется, для многих других в этом деле о домогательствах депутата Слуцкого к журналисткам.
1. Нам кажется, что журналистки и вступившиеся за них занимаются подражательством, а в подражательстве всегда несложно углядеть неискренность. Если бы дело случилось само по себе, без предшествовавших скандалов в Голливуде, то, наверняка, многие осуждающие журналисток иначе посмотрели бы на дело.
2. Комментировать дело приходят агрессивные женщины, называющие себя феминистками, и доводят пользователей соцсетей до абсолютно раздраженного состояния, в результате которого хочется ненавидеть всех женщин скопом. Причем хочется не только мужчинам, но и самим женщинам.
3. В том, что журналистки говорят правду, ни у кого нет сомнений. Споры идут о том, может ли мужчина трогать женщину за разные места и называть ее словами, которые ей неприятны. Кому-то кажется, что в этом нет ничего такого. Однако домогательства – это всегда очень неприятные прикосновения. Опустошающие прикосновения. И всегда это ситуация, в которой прикосновения и словесное насилие случаются там, где не ждешь. Мне не кажется, что, входя в кабинет ГосДумы, журналистка или любая другая женщина должна быть готова к таким прикосновениям и ожидать их. Человек чувствует себя растерянным. Особенно если он уже общался со спикером и хорошо к нему относится. Это – еще и предательство хорошего отношения, уважения. Человек действительно чувствует себя в такие моменты раздавленным. Ему плохо.
4. Факт, что Слуцкого не изгнали сразу. Ведь, по сути, то, что он делал мало имеет отношения к женщинам. Это злоупотребление служебным положением и коррупция на месте. Он вымогал секс, пользуясь своим служебным положением и далеко не отходя от ГД. Не в ресторане, не в любом другом нейтральном месте, а в своем кабинете.
5. Почему журналистки рассказали только сейчас? Мне кажется, что этот вопрос имеет право на существование. Но касается он только самих заявительниц, и, в любом случае, становится делом десятым по сравнению с тем, что ГД бросилась на защиту своего секс-коррупционера. А это говорит о многом – либо узнали в его поведении самих себя – сами себя так ведут, либо воображают, что мандат депутата разрешает не считаться с людьми без мандата.
– Девушка, стойте! – крикнули из окна.
Я остановилась.
– С восьмым марта!
– Спасибо, – чинно ответила я.
Они уехали, а я пошла дальше, представляя, что это – такой мужской патруль, который курсирует по вечернему туману и выискивает женщин, чтобы поздравить.
Всех женщин с 8 марта!
Недавно целых два дня взахлеб обсуждали поединок котов в Лондоне – кота премьер-министра и мидовского кота. Во всем мире кошки живут в городах. На Даунинг-стрит они живут себе спокойно и ловят мышей. Мэрия Варшавы провела перепись бездомных котов, насчитала их 29618 и призвала горожан беречь их. Коты – полезные животные, они ловет крыс, и ничего другого природа в этом смысле не придумала. Да и не надо. Мы всегда рады выложить фото милых котиков. Лондонские коты на два дня стали героями соцсетей и практически дали европейцам возможность без агрессии в шутливой форме обсудить верность выхода Великобритании из ЕС и возможность в него вернуться. Кошки, правда, приносят много радости в нашу жизнь. Но вот прямо сейчас в подвалах нашего города они медленно умирают, замурованные. Давайте позаботимся о них. 13 марта в Общественной Палате пройдет круглый стол посвященный кошкам. Я прошу коллег подключиться к дискуссии. Я подключаюсь. Русский Репортер подключается. Проект W подключается.
Оценка достоверности: Ф, В, В.
На Салоне ожидался визит президента Франции Эмманюэля Макрона. Об этом заранее говорили министерства иностранных дел и культуры Франции. Макрон действительно приехал на Книжный Салон, но демонстративно проигнорировал стенд почетного гостя – России. Я все понимаю про неодобрение, которое мог вызвать у американских партнеров заранее оговоренный визит Макрона на стенд почетного гостя. Я даже понимаю, что после такого, как Франция сама пригласила российских писателей стать почетным гостем Салона, многое изменилось – например, с Великобританией. Но неясно, куда делись гостеприимство Франции и ее воспеваемая веками в той же литературе (и немало в русской) галантность. Возможно, всем этим просто обделен один человек во Франции – сам президент Макрон. Ну, далеко не орел. А сами французы продолжают приходить на российский стенд и покупают как никогда много книг, написанных российскими авторами.
1. Я уверена, Путин любит Россию. Мне кажется – а свое впечатление я составляю из того, что читаю, вижу, из самой атмосферы происходящего – он практически единственный в своем окружении, кто любит свою страну. Мне также кажется, что его ближайшее окружение – эффективные менеджеры, способные решать сложные задачи. А эффективные менеджеры – как правило, не идеалисты и не патриоты. Они любят успех – свой. И их нельзя менять на неэффективных менеджеров патриотов-идеалистов. Результата не будет. Отсюда и коррупция ближайшего окружения. Возможно, не права. Я говорю лишь о том, как я вижу это издалека.
2. Никогда не соглашусь с теми, кто называет россиян зомбированными. Вообще, с расстояния так и кажется. А когда начинаешь ездить по регионам и общаться, понимаешь, что люди все – смекалистые, профессионалы своего дела. Чем бы ни занимались – станок, печь, укладка плитки. Они конкретное дело делают – руками, физически. Значит, они уже знают жизнь. Мое убеждение: человек, который имеет дело и занимается им неумозрительно, в принципе не может быть дураком. Дураки все чаще попадаются в сети. А вот когда одни начинают презирать других за то, что они думают не так, делают не так, понимают не так, потому что неспособны, то это уже снобизм, который заканчивается тем, что людей начинают сортировать – первый сорт, второй, третий. А чем это заканчивается, мы давно знаем. При этом я верю в силу пропаганды. Но считаю, что есть смыслы, которые ей не по зубам.
3. Вышла на улицу. Оттепель. Я не собираюсь накрываться медным тазом. Весна пришла. Я очень надеюсь на то, что после 2024 года Путин примет решение уйти. Иначе он станет тем самым медным тазом, который не пускает свежий воздух. И это уже не будет зависеть от его поступков. Это будет зависеть только от того, что он есть на посту и с поста не уходит. Я верю в то, что ему достанет сил уйти, и продиктовано это усилие будет именно любовью к своей стране.
– Марина, добрый день. Хотели познакомиться с вами лично. Мы вас приглашали на нашу игру. Вы согласились приехать, но потом были недоступны.
– Да, у меня не работала сотовая связь.
– А мы вас ждали и перенесли мероприятие на 25-е. Вы сможете 25-го?
– Боюсь, что вот так сразу я вам сказать не смогу. Давайте созвонимся ближе к 25-му, и я отвечу. А скажите, когда вы будете проводить следующее такое же мероприятие, если я вдруг не смогу 25-го?
– Оно одно, тогда сможем только через неделю…
– Давайте определяться ближе к дате. Сейчас я не могу вам ничего сказать. Я не знаю, какие у меня будут планы на эти дни. Возможно, я 25-го не смогу.
– Но дети в детском доме этой игры очень ждут…
– Я приеду, когда вам будет удобно.
„Если человек не прошёл диспансеризацию вовремя, условия его медицинской страховки надо пересмотреть. Но это мое личное мнение, это не мне решать“, – заявил на пресс-конференции Печатников.
Слава Богу, что это не ему решать. А лучше бы ему вообще ничего не решать http://www.interfax.ru/moscow/604574
– Это противостояние между нами и ЖЭКами похоже на игру в шахматы – их ход, наш ход, их ход, наш ход. Я понимаю, что следующий их ход зависит от того, как я свой сделаю сейчас. Моя стратегия проста – я должен доставить им максимально возможные неудобства в минимально короткий промежуток времени. Чтобы им пришлось больше тратиться, больше нервничать, больше думать, больше покупать материалов, больше работников привлекать.
– Это удлиняет период до следующего замуровывания в конкретном доме?
– Да-а.
– Что важнее – сама борьба с ЖЭКами или кошки?
– Кошки, конечно. Да сто лет бы мне эти продухи… Вы думаете, прямо такое развлечение для меня ехать черти куда, стоять в снегу на коленях и долбить? Нет, никакого кайфа я от этого не получаю. Но я хочу жить в таком мире запятая где… где ЖЭКи не всесильны, и они не властвуют над жизнями кошек, даже если им этого очень хочется. Где даже если ЖЭКи решили, что все кошки должны умереть страшной смертью, то так все равно не будет. Потому что в том мире где – всегда найдется такой парень, который придет с кувалдой и скажет – «Ребята, а вот болт вам!» – и все сломает http://expert.ru/russian_reporter/2018/06/ketmen-gnev/
Но вчера и сегодня я подышала свежим воздухом Бишкека. И в соцсети, конечно, вернусь. Сегодня и завтра мы рассказываем здесь студентам и начинающим журналистам о том, как делать истории. Мой выход из соцсетей имел свой плюс – я заново начала верить в свою профессию. Два года назад я эту веру потеряла. Я видела, что мы – журналисты – не сумели остановить войну на Украине. А у меня была иллюзия, что мы в силах, мы сможем. Я видела, как армия троллей превращала мои собственные репортажи с места событий в фейки, и в какой-то момент мне показалось, что эти фейки эффективней наших статей. Но после Кемерово я взглянула на ситуацию иначе. Я увидела, что фейки эффективны лишь в том смысле, что они несут дурную разрушительную энергию, а такой подобраться к человеку гораздо легче, чем энергии созидательной, которой наполнена качественная журналистика, рассказывающая истории фактов. У энергии фейков путь короткий, а у энергии настоящих историй – долгий, но если уж она доберется, то может навсегда оставить в человеке свой – хороший след. Она сильней. Я увидела, что люди устали от фейков, и я увидела первые признаки голода по фактам. И это – хорошие признаки. Значит, все будет хорошо. С наступающим праздником.
– Из Бишкека.
– Марина?
– Да?
– Вас зовут Марина?
– Ну если я вам дала паспорт, в котором написано, что меня зовут Марина, то, наверное, меня зовут Марина?
– А, может, это не ваш паспорт.
– А чей?
– Ну может взяли у кого-то чужой.
– Зачем?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю… Молодой человек, прекращайте пользоваться такими примитивными психологическими приемами.
– А откуда вы знаете, что это приём?
– В Израиль несколько раз летала. Будьте изобретательней, вы же Российский пограничник!
– Получил? – довольно спросила его девушка-пограничник, сидевшая рядом
Если ввкратце. Статус исторического поселения (Томск этот статус имеет с 1991 года и сохранил его при десятикратном сокращении перечня исторических поселений, которое произошло в 2010 году, после чего он стал историческим поселением федерального значения) предполагает ряд градорегулирующих документов, которые утверждаются на федеральном уровне, а именно:
– проект границ ИП
– предмет охраны ИП
– требования к градостроительной деятельности на территории ИП.
Функция этих документов – создать правила игры для строительства на территории исторического центра (в частности, поадресный перечень объектов, которые нельзя сносить), направленные на сохранение исторического облика города.
В Томске сейчас ведётся работа по разработке этой документации (заказчик – администрация города Томска, исполнитель – московская фирма „Научно-проектные реставрационные мастерские“, фактический исполнитель – вологодская фирма ООО „ВЭЛБЭК“)
В настоящее время эта работа зашла в тупик и не выходит из него уже восемь месяцев. Заказчику (администрации) не нравится, что границы ИП получаются слишком обширными, объектов, подлежащих сохранению, слишком много, а ограничения для строительства в центре города слишком жёсткие. Поскольку аргументированных возражений заказчик выдвинуть не может, он по сути занимается саботированием работы, которую сам же и заказал и давит на исполнителей, чтобы они существенно секвестировали границы ист. центра.
Пока утверждение этой документации затягивается на неопределённый срок, а заказчик банально шантажирует экспертов из ВЭЛБЭКА, что расторгнет с ними контракт на уже выполненную работу, исторический центр города продолжают мало-помалу застраивать. Темпы многоэтажного строительства в исторической части не велики, но в малоэтажном городе и отдельные вторжения выглядят удручающе – в городе и так почти не осталось неподпорченных современной застройкой кварталов. Несколько неприятных строительных прорывов уже произошли. (По школе достоверности Ф – факт)
– А чего вы вообще хотели? – спросил судья.
Я, как слушатель молчу, но если б дали слово мне, ответила б – „Чтобы ГД сказала прощай Соуцкому“.
Но по-разному можно относиться к делу Слуцкого и кампании против домогательств вообще. Это право каждого. Как и стоять или не стоять в одиночном пикете. У меня есть вполне определенное отношение к этому делу. Уже воспринимаю депутата, как дурно пахнущий элемент, который, чем дольше он будет находиться в Госдуме, тем сильнее будет распространять свой запах на нее. Я, кроме того, считаю, что это довольно частое явление в человеческом обществе – кто-то не поспевает за измнениями, не чувствует их, не хочет меняться, костенеет и, как следствие, остается за бортом. Десять лет назад можно было домогаться и даже бравировать этим, а теперь стало не можно, но Слуцкий и затхлая Дума этого не почувствовали в потоке свежего воздуха. Слуцкий – вообще, второстепенный персонаж в этом „деле“. Его дело просто приоткрыло для нас форточку в Думу, и оттуда одномоментно вынеслись вопли – „журналисты – слуги“, „а меня никто не домагивался, я в триста раз красивее“, „извиняться не будем!“. Вот почему так полезно регулярно проветривать помещение. Представьте себе теперь, как долго, годами обидатели ГД за маслянистыми обедами в столовой перетирали между собой, что журналисты – слуги, а со слугами надо, как со слугами, чтоб место свое знали. Так долго, что утратили чувство реальности и посчитали, что междусобойные их утверждения – есть аксиома, и если произнести их вслух где-нибудь в другом месте, то и окружающие воспримут их как нечто само собой разумеющееся. А это ни что иное, как признак сильного отрыва Думы от людей. Но это мое частное мнение.
Можно по-разному относиться к моему частному мнению, к делу Слуцкого, к самому Слуцкому, к сексуальным домогательствам, к сексуальным домогательствам в Государственной Думе. Но к суду, который открыто игнорирует доводы здравого смысла, факты, ту самую презумпцию невиновности, а берет за основу обвинения словесные доводы, не только не имеющие доказательств, но и опровергнутые фактами защиты – к этому по-разному относиться невозможно. Сегодня в картонном Тверском районном суде картонный судья по картонному звонку вынес обвинительный приговор Алене (20 тыс рублей штрафа), оставив всех присутствующих с чувством глубокой обиды за здравый смысл и логику.
И снова зашла я сегодня в магазин Л’Этуаль и обнаружила на голове у продавщиц ядовито-розовые ленты. Повязаны они были у всех надо лбом, на лоб же выпущены кончики, висящие как понурые уши зайца.
– Вам это нравится носить? – спросила девушек я.
– Очень, – усмехаясь, ответили они.
– А кто вам сказал это носить?
– Наш креативный директор.
– Вы знаете, как его зовут? Он мужчина или женщина?
Выяснилось, что имя креативного директора – тайна за семью замками. О нем неизвестно ничего, кроме того, что он – креативный директор. Он же придумал к новому году нумеровать лица девушек. Понимаю, что в каких-то компаниях существует дресс-код, и сотрудникам предписано носить униформу. Но в этой компании практически раз в квартал голову креативного директора посещает какая-нибудь ядовитая идея и сотрудницы вынуждены в течение месяца воплощать ее в жизнь. Ядовитые ленты, еще и вот так завязанные на головах -непрямое насилие над людьми. Это такой яркий элемент унижения достоинства, стирание индивидуальности. Одинаковая одежда ее не стирает, но вот такого цвета и вот так повязанная лента (как далеко не всем идет) просто кричит с порога – в магазине косметики собрались не люди, а рабы, заклейменные розовым с утра и до вечера рабочего дня. Возможно, компания такого эффекта и добивается – чтобы о ней побольше говорили, неважно с какими оттенками. Что ж, так и поступим. Если компания считает это рекламой, то вот ей от меня бесплатная реклама – у Л’Этуаль ну очень тупой креативный директор.
10 декабря 2017 года Алексей Тихомиров вечером по просьбе приехал на улицу Красный Казанец в Москве. Поступил сигнал – в подвале замурованы кошки. Девушка, обратившаяся к Алексею за помощью, знала этих кошек, кормила их. Алексей разбивал продух ломом. Из окна первого этажа выглянула женщина, узнав, что спасают кошек, она не стала возражать. Но тут из-за угла дома выскочил человек и потребовал от Алексея убраться, сообщил, что кошки в этом доме жить не будут, а судьба уже замурованных кошек его не волнует. Мужчина напал на Алексея, пытался отнять лом. Алексей лом не отдал, и в процессе потасовки мужчина получил тычок этим ломом в грудь. Позже результаты осмотра в травмпункте покажут – переломов нет, только ушиб. Прибежали родственники мужчины и побили девушку, вызвавшую Алексея. Оттащив от них девушку, Алексей сел в машину и попытался уехать, но ему перекрыли выезд. Переволновавшсь, Алексей по неосторожности задел другую машину. Ему пришлось выйти из машины, и тогда его настиг еще один человек, прибежавший на подмогу своему родственнику. Заявив, что он – сотрудник полиции, он набросился на Алексея с ударами. Алексей упал, избиение продолжилось. Приехала полиция. Алексей рассказал полицейским, что произошло и почему – честно признался, что спасал кошек. В участке ему сообщили, что серьезных повреждений у написавшего заявлние мужчины нет, поэтому волноваться не стоит. Но оказалось, что стоит. Через неделю Алексея вызвали в полицию и сообщили, что на него заведено уголовное дело по статье 119 часть 1-я – угроза убийством. Там было написано следующее:
“10 декабря 2017 года примерно в 19 часов 30 минут Тихомиров Алексей Михайлович, находясь в общественном месте, а именно во дворе жилого дома, расположенного по адресу Москва, улица Красный Казанец, дом 3, корпус 5, в результате внезапно возникшей ссоры на почве личных неприязненых отношений с В… угрожал последнему убийством, направляя в его сторону металлический лом и произнося при этом слова угрозы убийством, а именно „Я убью тебя!“ и в подтверждении своего намерения причинил согласно справки из ГБУЗ ГП №66 ДЗ г. Москвы В… телесные повреждения в виде „ушиб грудной клетки справа“.
Я почему решила для себя, что буду всеми доступными мне средствами защищать Алексея? Он невиноват, и тут не может быть иной версии. Не верю и никогда не поверю в то, что некий В., решивший, что замурованных, умирающих без воды и еды живых существ спасать не только надо, но и надо препятствовать их спасению, прав быть никак не может. Виноват он, и виновата политика ЖЭКов, приводящая к столкновениям граждан. Я считаю, что вопрос с продухами через дело Алексея должен быть раз и навсегда в стране решен – кошек замуровывать нельзя. И я призываю своих коллег обратить внимание на его дело, контактами я поделюсь, только пишите и говорите о нем. А вот стихи Алексея о кошках:
Кошек много на планете, только многим не понять,
Что они совсем как дети могут плакать и страдать,
А ведь гибнет их немало, не спасённых от беды
В замурованных подвалах без еды и без воды…
И никто не хочет тоже все дела свои бросать.
Всех один спасти не может, но как мог я не спасать?
Как смотреть в глаза ребёнку? Объяснять ему закон?
Если взяли мы котёнка, а потом родился он…
И опять, забыв про отдых, когда просьбу прочитал,
Я поехал чтобы продух вскрыть в очередной подвал…
Я увы, таким родился, что за правду я стою.
Я убийством не грозился, и вины не признаю!
Даже если околею сам в тюрьме из-за котов,
Я об этом не жалею – закрывайте, я готов!
„Я пишу по поводу Вашей истории об Алексее, который спасал кошек на Красном Казанце, я видела уже только самый конец драки. Толик, которого якобы пытались убить, крайне мерзкий тип, числится старшим по подъезду, скандалист, про его подвиги все наслышаны, не знаю чем могу помочь, но если нужна будет характеристика данного персонажа, то напишу. Толик избил одного из рабочих-электриков. Сам бригадир был свидетелем, но они еще не закончили ремонт, могут побояться Толика. Я дам вам телефон рабочих. Еще у нас в доме есть тётя Люся, она живет в доме давно, всё про всех знает, любит животных и ненавидит Толика. А еще Толик бил озеленителей, которые в начале зимы сажали у нас во дворе деревья, но их контактов у меня нет“.
Вот и скажите теперь, почему полиция не выяснила этих обстоятельств, завела дело на человека, который, по сути, является жертвой Толика, и почему из-за такого человека хороший человек должен сесть в тюрьму?
Так вот есть у меня прагматичная история о том, как вышла я недавно в центре Москвы вечером мусор выносить. И что бы вы думали? Только подошла я со своими пакетиками к мусорным бакам, стоящим у нас во дворе, как в них что-то громыхнуло и не раз.
– Так… – подумала я.
Наверх вылезла крыса, села на край бака и была она не простая, а бежевая. Честное слово! Мы с крысой некоторое время настороженно смотрели друг на друга.
– Прости, крыса, – сказала я, – но мне надо выбросить мусор.
С этими словами я с расстояния запустила первый пакет в бак. И что бы вы думали? Стадо крыс выскочило из него, и они побежали прямо мне под ноги. И были они все не простые, а бежевые. Я быстро запустила туда же второй пакет, и поспешила прочь от мусорки.
– Где кошки? Где мои спасительницы-кошки?! – хотелось бы спросить мне. – А они замурованные в подвалах, – напомнила себе я.
Пары кошек в подвале хватает для того, чтобы не пустить туда крыс. Крыс в подвале может быть сколь угодно много. На мусорных свалках, которые растут, и с которыми человечество уже явно не справляется, крыс может быть миллион. Ничего лучше кошки природа против крыс не придумала. Это я говорю прагматичным людям. А тем, с кем можно говорить „по сердцам“, итак ясно, почему кошек убивать нельзя.
Но вот вчера пришла новость – хорошая новость. Минстрой запретил замуровывать кошек в подвалах. Борьба тысяч зоозащитников принесла результаты. Я не знаю, как это будет работать. Но знаю другое – а мы проследим за тем, чтобы это работало https://meduza.io/news/2018/04/17/minstroy-radi-koshek-zapretit-zamurovyvat-podvaly
Остерегайтесь подделок.
„После приезда она пыталась раздуть скандал, после чего взяла часть собак с собой в Москву и уехала. Теперь же выяснилось, что от своей идеи она отказываться не собирается и продолжать совершать нападки на мэра Якутска. Правда непонятно, почему же именно данный населенный пункт привлек ее внимание, поскольку подобная практика является нормой для большинства городов страны.
Сейчас же она выступила на телевидении и тем самым дала понять что не слезет с этой темы“. (Анастасия – это я) http://yakutia24.ru/stolitsa/47284-anastasiya-akhmedova-ajsen-nikolaev-ideolog-ubijstv
Могу ответить. Слушаем и читаем все, что было сказано и написано федеральными СМИ о блокировке Вконтакте, Яндекса, Одноклассников на Украине, и плавно заменяем слова „Порошенко“, „Украина“ на „Путин“, „Россия“.
Вообще, смешна боязнь революции, которая будет скоординирована через соцсети. В современном мире в революциях свергают власть, которая устаревает и идет в разные стороны с общественными запросами.
Со мой всё более и менее в порядке, из больницы, после обследования вчера вечером: рентген, томография, УЗИ и нескольких уколов, я ушёл домой, написав заявление, что к медперсоналу претензий не имею. Мой ровесник, который вчера сбил меня на зебре не по злому умыслу, сегодня приехал проведать меня в больнице и отвёз меня на квартиру в Чембурку, посидели с ним, выпили кофе, в общем разошлись нормально. Представителям МВД по телефону я сказал, что претензий к виновнику ДТП не имею. Несколько ссадин на голове, ссадина во всю длину на локтевом суставе и гематома, большая гематома на левой ноге, вот она-то больше всего и беспокоит. Скорее всего мою голову спас ноутбук, который был у меня в рюкзаке за спиной, один из уголов его смят.
С уважением и спасибо за проявленное внимание.
Владимир
– Марин, это Толик, – развязным тоном сказал он.
– Очень хорошо, – ответила я.
– А ты где, Марин? – спросил Толик.
– Антолий… – я выдержала паузу. – А почему вы обращаетесь ко мне на „ты“?
– Блять, Марин… – отозвался депутат.
– Анатолий, а вы меня ни с кем не перепутали? – строго спросила я.
– Нет, блять, Марин, не перепутал. Это – Толик, Марин, Толик, Толик, Толик.
Положив трубку, решила еще немного побыть в роли строгой учительницы и написала Анатолию грозное сообщение с требованием извиниться за поздний звонок. Анатолий не извинился. И что я к этому могу добавить? Чем серьезней, чопорней герой, с которым я общаюсь по работе, чем больше он чиновник и чем больше говорит о морали и нравственности, тем больше вероятности, что если и не ночью будет звонить, то комплиментами и намеками в вотсапе завалит. И ведь не боятся, что я все это вывалю в эфир. Но я обычно не вываливаю. Наверное, те самые „мораль и нравственность“ не позволяют.
– Кристиночка, ты только сегодня на Тверскую не ходи. Завтра же инаугурация этого… как его… Путина. На Тверской – беспорядки!
Не добавляя ничего личного. Кажется, в этих коротких предложениях – вся суть того, как подавляющее большинство относится к тому, что происходило сегодня на Тверской.
Казаков я повидала много и разных. Я видела казаков в начале войны в Донбассе. И в середине – тоже. Я знаю, что такое попасть „на подвал“ к казакам. Всегда предпочтешь иметь дело с кадровыми военными. Казаки, впрочем, куда-то исчезли из республик, и только множились слухи о том, как зачищались их штабы и почему. Я пока об этом помолчу – всему свое время. А когда оно придет, я расскажу, что казаки делали с наркоманами или с теми, кого они считали наркоманами. С теми, кого они считали мародерами. С теми, кого они считали предателями. Я не знаю, казаки ли они, но они так себя называли. И пришлось мне наслушаться самых диких разговоров – о жидах, об америкосах, о либералах, об олиграхах. И это какая-то тупая выпестованная государством ненависть одних гражданских к другим гражданским. И ненависть эта – совершенно социальная. Людей, которым государство не дало возможностей, которых загнало в героическое прошлое, как в единственную отдушину, оно же – государство – натравило на других. В данный момент неприятных государству, но устроившихся в жизни чуть лучше. Не ждать ведь ему – государству – когда эта социальная ненависть обернется против него самого.
Гражданские, возомнившие, что они могут решать за других, указывать тебе, как надо, как жить, куда ходить, что носить – это страшно. Гражданские, решившие, что они в праве все это делать, и при этом поддержанные властью – страшней вдойне. Не потому, что они такие плохие люди – казаки. А просто потому, что мир им неведом, и образование их – школа. Их авторитеты говорят им простые, укладывающиеся в их неразработанные головы слова о героическом прошлом и примитивном настоящем. Но пусть живут, как хотят. В несбыточном прошлом и придуманном настоящем. Но я не желаю жить под тупой казацкой плеткой. Что может оттолкнуть от сегодняшней власти? Использование вот таких гражданских против других гражданских. Люди в форме казаков, которые били сегодня пришедших на несанкционированный митинг, должны понести наказание. Все до единого. И мы все должны наказания потребовать. Неважно, как мы относимся к самому митингу. Сегодня мы скажем, что это хорошо, потому что мы против конкретного митинга, а завтра плеткой замахнутся на нас. Послезавтра – на саму власть. Впрочем, если она не успеет казаков зачистить – как она это сделала в Донбассе. Они – элемент наиболее инородный для нее самой. Сначала она такими элементами играет, используя их против части своего же общества, а потом зачищает. Если успевает, конечно.
Меня всегда очень заботит, что говорят и как себя ведут те, кто собирается взывать через свое творчество к моим эмоциям. Когда их собственное внутреннее наполнение начинает меня отталкивать, я предпочитаю не знакомиться с продуктами их творчества https://m.youtube.com/watch?v=3ZFDHWi7xiQ
Я был давно, я все забыл.
Не помню дней, не помню дат.
И тех форсированных рек.
Я неопознанный солдат.
Я рядовой, я имярек.
Я меткой пули недолет.
Я лед кровавый в январе.
Я крепко впаян в этот лед.
Я в нем как мушка в янтаре.
Ну что с того, что я там был.
Я все забыл. Я все избыл.
Не помню дат, не помню дней,
названий вспомнить не могу.
Я топот загнанных коней.
Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня,
я бой на дальнем рубеже.
Я пламя вечного огня,
и пламя гильзы в блиндаже.
Ну что с того, что я там был.
В том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл,
я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне,
война участвует во мне.
И пламя вечного огня
горит на скулах у меня.
Уже меня не исключить
из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить
от тех снегов, от той зимы.
И с той зимой, и с той землей,
уже меня не разлучить.
До тех снегов, где вам уже
моих следов не различить.
А вы что об этом думаете?
Ну что тут сказать? Можно только указать на то, что само мое существование в этом журнале, где я из корреспондента выросла до заместителя главного редактора, опровергает все вышеприведенные тезисы. Вы помните, как я писала о Кириенко и законе об Ответственном обращении с животными? Вы думаете, за это редакцию могли бы по голове погладить? Вы помните, как я стояла с пикетом за животных у стены ГД? Вы помните, как мы бились против дискриминации бортпроводниц Аэрофлота? Редакция только успевает получать жалобы на меня. Как вы думаете, что бы сделал журнал, „лежащий под государством“? Да меня давно бы уволили.
Я хочу также заметить, что куча организаций, считающихся либеральными, получают президентские гранты. А еще хочу заметить, что каждый наш репортаж – это не высказывание с той или с этой политической стороны. Это – всегда попытка разобраться в происходящем. И я хотела бы посмотреть на публикацию в РР, где мы поддержали бы Мизулину или Яровую. Отыщите мне такую и пальцем покажите цитату. А до тех пор – не поверю. Да, мы поддерживали людей Донбасса. Лично я это делала, и в отличие от многих политиков, заработавших себе там очки и слившихся быстро с темы, я проявляю принципиальность и последовательность. Не бросала и не брошу. И в отличие от либеральных СМИ я никогда не занималась человеконенавистничеством и не оправдывала гибель мирного населения под снарядами. А для того, чтобы этого не оправдывать, я сидела вместе с ним – населением – два года под снарядами. И в отличие от федеральных СМИ, я не восхваляю зазнавшееся чванливое руководство ДНР и не поддерживаю тактику России по региону. Все, что делаю лично я, я делаю с душой и искренностью. Мне за свою работу не стыдно. Но! Если кто-то в нашей редакции захочет высказать противоположную моей точку зрения, то этой точке дадут возможность прозвучать. Так и какой же „Русский Репортер“? Чей он? К счастью, мы не хотим и не будем принадлежать ни к одному из двух лагерей. Мы стараемся идти по третьему пути – пути нерасчеловечивания и здравого смысла. И если какой-нибудь талантливый студент захочет написать для нас талантливый репортаж, а не личное высказывание о ЛГБТ, то наши двери открыты. Но есть условия – талант и качество предъявленной работы
Последний всплеск социальной активности случился в мае этого года накануне празднования четвертой годовщины создания Донецкой Народной Республики 11 мая http://expert.ru/russian_reporter/2018/10/andrej-iz-donetskogo-anekdota/
Однако, несмотря на все вышесказанное и на то, что неприязненное отношение к Ройзману во мне сохранилось, и его ничем не исправить, мой гражданский долг вынуждает меня сказать – сегодняшнее его решение я поддерживаю. Если жители Екатеринбурга посчитали, что он им – хороший мэр, то он мэром и должен быть. Почему? А потому, что выбранный людьми мэр не побоится выходить к толпе разгневанных мужиков и общаться с ними, ведь он – их человек, один из них, он с ними всегда на связи, он знает, чем они живут. Вернее, он не доведет дело до того, чтобы собралась толпа разгневанных мужиков. И что-то мне подсказывает, что такие толпы в городах нашей страны будут собираться все чаще и чаще. И он, вряд ли, получит в толпе по голове, как мэр Волоколамска.
А мэр, назначенный властью, власти же будет и покорен. Он не будет ориентироваться на своего избирателя, он будет ориентироваться на власть, которая его назначает или снимает с должности. У власти же он и попросит прощения, если, на дай Боже, случится трагедия, и в ней погибнут люди. Мы видели это в Кемерове. „Царь, прости, мы твоих крепостных не уберегли“. А люди – не крепостные. Власть – наши слуги. Но никак не мы их. Я, к примеру, совсем не сомневаюсь в том, что право выбирать управляющего городом, в котором я живу, принадлежит мне, а не власти.
– Да что вы такое говорите! – возмутилась Валентина Владимировна. – У меня у самой собака!
– Но собак убивают! – настаивали зоозащитники. – А кошек замуровывают в подвалах.
– Быть такого не может, – отвечала Валентина Владимировна. – Что вы говорите? Люди у нас стали жестокие, но быть такого не может. У меня у самой собака.
Логика – железная. Зоозащитники решили, что она не совсем из космоса вернулась и отошли. И я вовсе не хочу сказать что-либо неуважительное в адрес первой женщины-космонавта. Совсем нет. Я уважаю и ценю ее полет. Но мне бы хотелось, чтобы люди, заседающие в ГД, ходили все же по земле. Чтобы люди, принимающие законы, знали, какие законы работают, а какие не работают в их стране.
А есть еще история о Мутко. Мутко теперь будет отвечать за размуровывание продухов. Недавно позвали к нему на совещание зоозащитников. Окружение Мутко посадило тех на дальнем конце стола, и все время вещало сладко о том, как все хорошо, да о том, как все прекрасно. Но защитникам животных – бедным родственникам с другого конца стола – наконец, удалось вставить слово, завладеть вниманием Мутко и рассказать, что вообще-то происходит в стране с животными.
– Неужели вот так убивают? – упавшим голосом спросил он.
Я могла бы повториться – мне бы хотелось, чтобы люди на таких должностях понимали, в какой стране живут. Но я лучше позову всех сейчас к ГД. Там уже собираются пикетчики с со своими кошками и собаками. Они будут требовать принятия закона. Приходите!
Моих выводов об этом два – либо Путин так плохо осведомлен и живет в зазеркалье, куда до него не доходит общественное мнение, либо ему не только безразличны бездомные животные, закон о которых им был обещан, но так и не принят, но и глубоко все равно на чем держатся отдаленные регионы, чем они крепятся к центру России. Все равно, чем крепятся Чечня и Дагестан. И что связки эти настолько непрочны, что разломятся при первом обстоятельстве. Все равно на чем будем держаться Якутия, если Путин считает возможным назначить главой человека, который инициировал националистический опрос и вынудил простых людей голосовать за убийство.
Я почему-то выбираю второй вариант.
А я все помню. Прекрасно помню события войны. Помню Майдан. Помню, кто, когда и при каких обстоятельствах отвез меня к генералу Кульчицкому, и как я стала первым и на тот момент единственным журналистом, который взял у него интервью. Я помню и то, как рядом с ним сидели участники Майдана, понуждая его говорить то, что он говорил. Я знаю их имена. Помню, как Кульчицкий обещал убивать нас – россиян. И как я ему сказала, когда сопровождающие вышли и оставили нас на пару минут наедине – „Я понимаю, что вы вынуждены мне это говорить. Я знаю, что вы так не думаете. Давайте я скрою ваше имя, и вы будете в моей статье анонимом“. Он ответил, что я его раскусила, что он действительно не испытывает к России и ко мне всего того, о чем говорит, но он не свободен – все это время он стоял против Майдана, он и будет благодарен мне, если я не буду называть его имени. И что сейчас его водитель отвезет меня в гостиницу, и вот его телефон, по которому я могу звонить в любое время, если мне будет нужна помощь. Через несколько недель он погиб – в сбитом вертолете.
Я помню, что приехав во Львов я сходила к нему на могилу. Я не писала об этом потому, что, во-первых, я не хотела провоцировать горячую дискуссию на тему – „он же враг!“. Я помню, какие цветы я туда отнесла, и я до сих пор думаю, что все сделала правильно. А, во-вторых, я всегда знала – война никогда не закончится, если мы расчеловечим друг друга. Так вот. Я, конечно, не была ни фанатом, ни подписчиком Бабченко, и мне далеко не близко было то, что он писал. Но если я когда-нибудь пойму людей, радующихся его смерти – погибшего в четвертую годовщину смерти Кульчицкого, в вертолет к которому он не попал – если я хотя бы на секунду поставлю себя на их место, и приму их аргументы о том, что да, можно убивать людей, то война внутри нас самих никогда не остановится.
В убийстве Павла Шеремета украинские и западные журналисты обнаружили, что за убийцами следил сотрудник СБУ, прогресса в деле нет. В убийстве журналиста и писателя Олеся Бузины есть подозреваемые исполнители-неонацисты, но они отпущены до суда на волю под давлением «активистов». Убийца экс-депутата Госдумы Дениса Вороненкова оказался участником националистических батальонов, но заказчик не найден, хотя президент Петр Порошенко сразу заявил, что виновен Путин. Не раскрыто убийство в 2015 году депутата-регионала Олега Калашникова, да и большинство других громких преступлений, начиная со смертей на Майдане.
Да что там преступления! Украинские спецслужбы даже не смогли обеспечить инкогнито Петра Порошенко, который в начале января съездил на Мальдивы и потратил там за неделю 500 тысяч долларов.
Но и это не повод к великодержавному шовинизму. Украинцы не хуже и не лучше русских, и гражданская война у нас, увы, общая, что и подтверждает биография добровольного участника эсбэушной постановки, россиянина Бабченко. В украинской «игре» большие игроки (не только американцы, но и наши — по другую сторону линии фронта) часто ставят на специфические кадры — на не только утративших совесть, но и лишенных даже показного стыда людей. Ну или терпят искренних фанатиков, вроде командира «Азова» Андрея Билецкого, всерьез верящего в свастики, руны и прочую Валгаллу.
Российские власти пытаются подражать Украине, участив поиск «экстремистов», маскируя политические дела под уголовные, что, вероятно, имеет место и в деле Оюба Титиева. Но российской пропаганде еще далеко до украинского образца — у нас еще не все крупные преступления и беды объясняются происками врага. А полуправдой и умолчаниями не победить беззастенчивую ложь (ну и для такой лжи нужно иметь некритичных доброжелателей в мировых медиа). Тогда единственный выход — правда, но для этого нужна настоящая журналистика, которой, увы, и у нас все меньше. (Виталий Лейбин, главный редактор „Русский Репортёр“)
„Я живу в металлургической провинции, где пенсионерами часто становятся в 50-55 лет (горячий стаж). Не только пенсионерами, но и стариками. И зачастую продолжают работать до общепринятого пенсионного возраста. Бывает часто не доживают до него – инфаркты, онкология. Мне кажется, изнашивает их не столько тяжёлая работа, сколько нервозность: потерять работу в провинции очень страшно. Работает мужик волочильщиком, уволят его с градообразующего завода – куда идти, кем? Металлургии в последние годы несладко, слухи рождаются и расходятся по предприятиям самые страшные. На работу не опоздать – электронные пропуски, охрана. Кадрами особо не дорожат. Профосмотры – для галочки, после них может и рак последней стадии „вдруг“ обнаружиться. Люди в постоянном стрессе.
Пенсии, действительно, подспорье для семьи. Но те, которые побольше средних. Когда человеку исполняется 80 лет, обсуждают не его здоровье, жизнь, а размер увеличенной пенсии и то, что можно оформить кого-нибудь помощником, а это +1500 рублей!
Так что увеличение пенсионного возраста, на мой взгляд, только ухудшит здоровье работяг“.
Я – за здоровье работяг. Убеждена, именно здесь в Москве мы – люди, которым повезло чуть больше – обязаны думать о здоровье работяг“.
1. Не вижу ничего плохого в том, что артист выступал перед солдатами. Вы удивитесь, когда узнаете, сколько любимых в России украинских артистов выступали и выступают в зоне АТО, открыто собирают деньги на армию, на оружие. И никто им ничего не запрещает. Напротив, всячески восхваляют и поощряют. То есть это вопрос политических предпочтений.
2. Запись клипов на свои военные песни с участием реальных бойцов – это уже другой вопрос. Ни с той, ни с этой стороны лично я такой клип смотреть не буду, расценивая его как романтизацию войны. При подразделениях часто есть бойцы – талантливые, которые пишут песни о войне из окопов и неплохо исполняют их, записывают видео, используя архивные съемки подразделения. Я знаю таких. Но они – солдаты. С солдата спрос другой. А с Чичериной в данном случае тоже спрос – как с человека, который романтизирует войну. И он был бы справедлив, если бы международное сообщество равномерно распределяло свой политический негатив.
3. Убеждена, ФИФА не стала бы запрещать концерт артиста, снимавшего клипы на свои песни с участием ВСУ или добровольческих подраздлений АТО. Это – вопрос политических предпочтений.
4. Заместитель председателя Госдумы Игорь Лебедев, изрекший в комментарии – „Запретили – и правильно сделали. Свет клином не сошелся на одной Чичериной“ – мда… Ну что там Чичерина. Депутаты и от мамы родной откажутся, лишь бы ЧМ в России прошел, и Путин не отшлепал.
Я могу объяснить, почему на меня она произвела такое гнетущие впечатление. Я увидела крепостных, которые с разными оттенками униженности, подобострастия в голосе обращались не к президенту, который, по большому, конечно, счету, несет ответственность за тяготы их жизни. Они обращались к царю. Это был не современный разговор. Не разговор в век высоких технологий. Это был разговор из прошлого – с поданными крепостными, но в современном антураже, который сыграли глупые блогеры, прямые включения и репортеры с места событий. Губернаторы и министры вели себя не как современные губернаторы и министры, а как приближенные предупредительные слуги – „Да, Владимир Владимирович… Сделаем, Владимир Владимирович“. Потому что они же не перед гражданами несут ответственность, а перед царем за его крепостных. И этим крепостным в кои-то веки довелось дорваться до трона и пасть в ноги. Вот отсюда и выросли все мои мерзике ощущения. От того, что страна готова унижаться, что сама не заметила, как превратилась в большую крепостную деревню. От того, что людям приходится унижаться, выпрашивать то, что им обязаны дать по факту их рождения в этой стране и гражданства в ней. Но хорошо хоть в этот раз не было журналистов, виляющих хвостами и привлекающих к себе внимания поделками и прочим рукотворным творчеством.
Подробнее: https://neva.today/news/minyust-posle-proverki-reshil-zakryt-peterburgskiy-soyuz-hudozhnikov-153608/
Сопернице
Ведь ты ему звонишь, я тебя знаю!
Отстань от него – он только лишь мой!
Я тебе твои глаза поломаю,
Ноги сверну – станешь хромой!
К гадалке пойду, чуп наколдую!
На кладбище старом тебя прокляну!
Под окнами, слышишь, свечку задую –
Корове твоей скормлю белену!
И в доме твоем я спрячу яйцо,
Подсыплю все курам твоим порошок!
Кошачьей мочой плесну я в лицо!
Отстань от него, нормально прошу.
Сентябрь 2009
Эта метафора присоединилась в моей голове к другой. Недавно читала, что в Америке по железнодорожным путям ехал поезд с фекалиями. Но жители того города, где была его конечная точка, взбунтовались, устроили митинг – сказали, что не пустят этот поезд, что хватит с них утилизации говна. И поезду пришлось встать в другом маленьком городке. Он простоял там под солнцем два месяца. У жителей городка случилась депрессия. По ночам им казалась, что город сам умер и начал разлагаться. На эту тему можно было бы снять фильм ужасов. Кажется, каждый город живет сейчас в ожидании такого поезда – когда он приедет и встанет стоять под солнцем и дождем до бесконечности. Свалки растут, захватывают планету. И можно было бы сказать – «Этот поезд в огне», но я про себя говорю – «Этот поезд в говне».
„Эти детишки потом страдают и страдали, ещё со времён советской власти, – говорит. – Хорошо, если ещё одной расы, а если другой расы, то вовсе. Мы своих детей должны рожать. Я не националист, но тем не менее“.
Но тем не менее что? Тем не менее я сижу не на скамеечке возле подъезда и несу ересь не в уши соседкам, а заседаю в Госдуме и даже возглавляю семейный комитет. Я не расист, но, тем не менее, я – расист. Да что там я – у нас все общество такое, дети, рожденные от смешения рас, страдают в нашей стране. Россия – расистская страна, вот что говорит Плетенва, сама того не замечая.
А зачем тогда в такой стране ЧМ проводить? Может, сначала надо победить расизм, начав с ГД, а потом гостей звать?
Какая-то девушка подбежала ко мне, протянула свернутый собачкой воздушный шарик и сказала:
– Возьмите!
– Зачем? – спросила я.
– Просто ради Бога возьмите!
Я взяла ради Бога шарик, и появившийся у меня атрибут как-то слил, сроднил меня с этой толпой. Я шла. Долго шла. И я думала о том, что не хочу быть брюзгой. Я ведь не ныла, когда объявили о проведении Олимпиады в России. Я не хочу быть похожей на людей, которым все всегда не нравится. Которые во всем прежде всего видят плохое. Но мне действительно не нравилось идти в толпе футбольных фанатов – иностранцев и россиян, обмотанных российскими флагами и выкрикивающими – „Россия!“. Мне же ясно, что это крик не о стране, а о себе – фанате, который сегодня по случаю ЧМ и матча получил от государства редкое право кричать на улице. Мне не нравилось идти мимо ОМОНа, и видеть людей в штатском с кобурой на поясе. Для меня это – психологический стресс. И мне хочется убраться от этого места подальше, но такси сюда не едут, те, что стоят по обочинам, дерут втридорога, поджидая иностранцев, а единственный вход в метро – закрыт.
В качестве маленькой компенсации турникеты были открыты и пускали всех бесплатно. И это слишком малая компенсация за то, о чем я читала в новостях с телефона. А читала я о повышении пенсионного возраста. Теперь это государственное решение навсегда сольется в моей голове с толпой фанатов, кричащих – „Россия, вперед!“. Я всегда буду ассоциировать одно с другим, и все, что будет дальше связано с массовым спортом, будет рождать в моей голове подозрительность – „Так, вы хотите подарить нам еще один спортивный праздник? И чем нашим старикам придется за него заплатить?“.
Я выбросила шарик в урну. Чтобы он не лопнул, если случится давка. Но еще это значило, что я на таких условиях – когда правительство принимает важные для страны решения под шум ЧМ, не спросив у людей – не буду принимать никакого душевного участия в этом празднике.
А потом две картинки в моей голове слились, и я на миг представила, что вся эта толпа, кричащая – „Россия!“ – идет к нашему правительству спрашивать с него за наших стариков.
– „Друзья, ответ очевиден. А что вы ждёте от капиталистов-эксплуататоров? Прессовать, естественно , будут народ. Тем более в нашей стране этот номер проходит на ура. Как царь скажет, так и жить будем“.
– „У мужа дяде 58. Он работает токарем на заводе в маленьком городе и ждет не дождется пенсию, потому что у него проблемы с суставами. Мой папа инженер. Но его постоянно отправляют в командировки в тяжелые условия. Он тоже ждет пенсию. Я вижу, что многим мужчинам реально тяжело работать до 60“.
– „Причины очевидны – увеличить доходы гос-ва, точнее уменьшить расходы (не платить пенсии). Когда пенсионный возраст приближается к средней продолжительности жизни (по крайней мере у мужчин) – как к этому можно относиться?“.
– „Хотелось бы сволочам, которые согласны на повышение пенсионного возраста, пожелать на работе и сдохнуть. А я, работая на тяжелой физической работе, отработав два льготных стажа, не хочу дальше работать, хочу положенную мне пенсию в 50 лет. Видела я женщин на нашей работе, которые еле-еле дорабатывали до своей пенсии, так как уже просто не могли работать, а деваться некуда. Нужно еще смотреть, у кого какая работа. А молодежь, которая за повышение пенсионного возраста, то проживите хотя бы еще десятилетку и тогда посмотрим как вы заговорите, когда начинают суставы болеть, давление скачет, инсульты“.
– „Я хочу и зарабатывать больше и дольше, и сохранить физическую и интеллектуальную активность как можно дольше. Только вот, я не работник физического труда, и не изнурен. И живу я в мегаполисе, а не в провинциальном городе“.
– „Ну кто-то и не доживёт совсем до пенсии… Ну и славно… всё в бюджет. Правительству только это и надо“.
– „В некоторых регионах средняя продолжительность жизни мужчин уже сейчас меньше 65, а в целом по стране она всего на 11 месяцев длиннее предполагаемого пенсионного возраста – 65 лет. Данные об ожидаемой продолжительности жизни россиян по данным Росстата и ООН, конечно же, расходятся). А вообще, грустно все это обсуждать, помня о размере этой самой пенсии. У меня мама всю жизнь проработала фельдшером, служила в армии, на дальнем востоке, с отцом ездила в чернобыль (отец ликвидатор), а пенсию начислили 10 тысяч рублей. И это в стране из топ-5 по газу, нефти, лесу, рудам, и тд и тп“.
– „Причины ясны, но равняться на Европу еще рано- климат, уровень медицины, профсоюзы в сравнение не идут. Но пусть будут стимулы и народ захочет оставаться в строю , а не на пенсии. Если людям сейчас сложно устроиться на работу после 40, то при отсутствии и работы и пенсии и нормальной бесплатной медицины как выживать людям?“.
– „Отношусь отрицательно.Вышла на пенсию в 50 лет, но работала до 55, последние годы было тяжело, условия жизни и работы были трудные, работали на севере, я медик, и не по наслышке знаю какое здоровье у населения, особенно в отдаленных регионах“.
Я что хочу сказать? Высказывайте свое мнение. Сейчас в Кремле принимается решение – смягчать эту реформу или нет. И оно будет зависеть от реакции общества. Реакция нужна!
От редактора:
В каменной чаше, где суждено прожить жизнь героям этого романа, время течет медленно и размеренно, день за днем. Так же и люди проводят день за днем, несвободные от предрассудков и привычек, от соседского мнения и вековой тради-ции, а когда жизнь начинает вдруг стремительно меняться, каждый добывает сво-боду по-своему – но только женщина оказывается сильной и свободной настолько, что между любовью и войной способна выбрать собственную смерть http://magazines.russ.ru/october/2018/5/kamen-devushka-voda.html
Здесь я рассказала о том, как живут люди, когда Путин делает очередное заявление – „Мы соблюдаем Минские Соглашения. Мы за интеграцию Донбасса в Украину“, а местная власть заявляет резко противоположное – „Дойдем не только до Киева, но и до Лондона“. Риторический диссонанс, но ты в нем проживи, когда по тебе стреляют. Я рассказала об общественном движении „Донецкая Республика“. О событиях вокруг нее вы в федеральной прессе не прочтете. Даже местные боятся об этом говорить. А у меня прочтете. И взяла комментарий у Александра Ходаковского. Повторюсь – продолжу писать про Донбасс, пока там не закончится война http://expert.ru/russian_reporter/2018/13/futbolnoe-peremirie/
Меня отправили в цех к сталеварам, чтобы я посмотрела на их труд, начала его уважать и не лепила кривые трубочки, говоря, что сталеварам все равно какую трубочку есть – ровную или кривую. Я видела огромные огненные печи с расплавленной сталью. Видела мужчин, подходивших близко к ним. Меня обжигала высокая температура печей. Я знаю, как работают люди на заводах.
После я попросилась в обеденный перерыв в столовую. Я хотела сама наливать сталеварам борщ и говорить – «Приятного аппетита!». Я хотела хоть что-то сделать для них, Но потом я поняла, что мой голос не долетает до них, выйдя из адского шума, они продолжают его слышать, хотя в столовой – тихо.
Да, лично мне будет лучше, если я буду работать до 60, до 70 лет. Я не перетружусь. Мой труд не монотонен, не физический, мой труд развивает меня, я не режу куриные ножки изо дня в день и не заворачиваю трубочки и не стою у печи, в которой кипит сталь. Мне будет лучше. Но большинству моих сограждан будет хуже, и я предпочитаю подумать о них. Ровно потому, что, наблюдав их труд, я могу поставить себя на их место. На место женщин из цеха с лопнувшими венами на ногах, на проводниц электричек, которые сами закладывают уголь в печь, носят мешки с углем, а когда угля нет, собирают по окрестностям дрова и бумагу. Всем этим людям, с которыми меня познакомила моя работа, от пенсионной реформы будет хуже. А я хочу, чтобы хуже было не им, а тому одному проценту россиян, которые называются финансовой элитой и все решают в нашей стране. Я хочу, чтобы их обложили прогрессивным налогом – налогом на богатство. Как гражданка своей страны, я имею право этого хотеть. И если у моей страны нет денег на будущее развитие, пусть она начнет с богатых, а не с бедных.
Пришли к нескольким выводам:
⚽️Вообще это часть нашей российской культуры – ненавидеть самих себя. Часть интеллигенции ненавидит страну за что-то – за прошлые исторические беды, события.
⚽️Наша сборная играет в футбол достаточно хорошо для того, чтобы ее не замечать. И достаточно плохо для того, чтобы ее не ненавидеть.
⚽️И вот при таком раскладе – когда достаточно хорошо и достаточно плохо – поливание грязью и насмешками сборной приносит людям странную радость отрицательной окраски. Для того, чтобы наши люди пожалели нашу сборную, она должна унизительно проиграть. И вот когда она падет ниже некуда, сердобольные россияне начнут ее жалеть. Но наша сборная-то держится середнячком! И жалости потому не достойна! Только насмешек.
⚽️Но мы ждем, что она станет чемпионом! А это – уже извечно-русское ожидание чуда и вера в него.
📍Гиллиан Флинн – американская журналистка, которая получила степень магистра по журналистике, недолго поработала в криминальной хронике, а потом трудилась в еженедельном издании.
🎣Это не первый американский или английский детектив, который я заглатываю, от которого у меня в 2-3 дня его прочтения вырабатывается зависимость – «Надо скорее дочитать!». До этого я уже прочла бестселлеры «Девушка в поезде» и «Большая маленькая ложь». Эти книги я читала в том же ритме, с тем же интересом.
🎣Я могла бы рассказать о чем сюжет «Исчезнувшей». Но зачем портить чтение тем, кто захочет познакомиться с этой книгой? Скажу другое. Сюжет сконструирован так, что короткие главы заканчиваются на пике возбужденного и неудовлетворенного любопытства читателя. Читатель хватается за чтение следующей главы – только для того, чтобы покончить с ней, перескочить к следующей, и узнать – как пойдут дела из первой главы. А вторая глава – не продолжение первой, в романе две линии, и главы чередуются. То рассказывает муж, то жена. Первая глава возбуждает твое любопытство настолько, что вторую ты считаешь проходной, и читаешь ее, просто чтобы ничего из повествования не упустить. Но оказывается, что к концу прочтения второй главы, ты уже забыл о первой, твое любопытство снова взвинчено. И теперь ты хочешь скорее проглотить третью, чтобы узнать – как продолжиться вторая.
🎣Но есть в книге и кое-что еще – три поворота, которых ты не ждешь. Это как если бы тебя на машине занесло в поворот, ты только пришел в себя и поехал по ровной трассе, проехал ровно столько, чтобы привыкнуть – она снова ровная и без сюрпризов, и вот в этот-то момент тебя ждет следующий поворот.
🎣Удивительно, но несмотря на такой интерес в процессе чтения, эта книга оставила у меня чувство опустошения. Как будто меня просто использовали. Не дали ничего для ума и души, не сделали лучше, не обогатили, а просто съели мое время. Cовременные детективы-бестселлеры не дают мне настоящих эмоций, какие дает литература или детективы Агаты Кристи. Ты как будто ты жуешь очень вкусную жвачку. Жуешь-жуешь, а проглотить в конце оказывается нечего 🎣🎣🎣
Владимир Петров – депутат Заксобрания Лениградской области – подготовил обращение к Медведеву с инициативой, которая, видимо, должна смягчить пенсионную реформу в глазах россиян. Ведь известно, что в Правительстве сейчас рыщут в поисках решений, которые заставили бы россиян смириться с повышением пенсионного возраста, и она – инициатива – не слишком бы замарала Путина в глазах тех, кто за него голосовал. А голосовали за него люди впредпенсионного возраста.
Петров предложил – государство должно взять на себя ответственность за похороны россиян, не доживших до пенсии (об этом он рассказал в эфире). Хороните, предложил, за свой счет. Говорит: это должно понравиться россиянам, случаи смерти которых в предпенсионном возрасте – совсем не редкость.
Почему я склоняюсь к версии троллинга – если не совсем дурак, то должен понимать, что идет вразрез с линией Правительства, которое уверяет: россияне стали жить дольше. Однако по версии Петрова они «нередко» не доживают даже до пенсии». И при таком раскладе правительственная инициатива сводится к одному – как сделать так, чтобы россияне не доживали до пенсии, и ее не пришлось бы платить. И Петров – пожалуй, яркий проявитель истинных намерений российского Правительства.
Почему версия «ядреной глупости» тоже рабочая. Вообще, у нас в правительстве много, мягко говоря, не самых интеллектуальных людей.
Гугл сообщил мне о том, что телеграм-канал Mash уже опроверг эту информацию. Вслед за каналом информацию опровергли несколько десятков СМИ. Из новой версии следовало, что детдомовец должен был выходить в паре с сыном сотрудницы. Но перенервничал перед выходом, начал плакать, его пытались успокоить, но так и не получилось. Поэтому вышел только сын сотрудницы. Также писалось о том, что сына сотрудницы уже травят. Мы с подругой попереживали и за сына сотрудницы. А потом я решила все же свериться с соцсетями. Ведь источники обновленной информации – организаторы. Ну им-то сам Бог велел опровергать досадную для них версию.
Поверьте, то, что пишут люди, напрямую связанные с центром и с событием в комментариях, например, ВКонтакте – заменит все телеграм-каналы и многие СМИ. Из комментариев причастных ясной сделалась такая картина: перед ЧМ сотрудница-экономист (как и было сказано в первой версии) официально зачислила своего сына в приют в группу дневного пребывания. Эта группа организована для детей из семей, состоящих на учете, как неблагополучные и малообеспеченные. Так ее сын занял место ребенка из приюта.
Это дети из приюта ущемлены тем, что у них нет мамы и папы или есть, но не благополучные. И это им отдавалась привилегия выводить футболиста, чтобы запомнить это событие на всю жизнь. Чтобы оно навсегда скрасило сиротливое неблагополучное детство приютского ребенка. Но эта привилегия – просто ничто по сравнению с тем, чтобы иметь родителей. И если уж мальчик действительно расплакался, чему никаких доказательств, кроме слов организаторов, нет, то вместо сына сотрудницы должен был выйти другой мальчик – такой же обделенный. А если бы они оба перенервничали и заплакали, на скамейке запасных должны были сидеть другие дети – из приюта. Вот и все.
Но травить сына сотрудницы ни в коем случае нельзя. Он не виноват в том, что у его мамы нет совести. Впрочем, как и некоторых «источников информации».
💰 Заплатила за «Идеальную няню» Лейлы Слимани триста с лишним рублей на litres, обнаружила в электронной версии 389 страниц, и легко прочла за вечер. Легко еще и потому, что предложения там короткие – глаз легко перескакивает с одного на другое.
📍Начинается книга с того, что мать двоих маленьких детей возвращается с работы домой и кричит. Ее няня убила детей и попыталась покончить с собой. Я не разглашаю финал. Финал – в начале. А дальше автор пытается развернуть перед читателем обстоятельства, которые предшествовали убийству, написать психологические портреты героев. Последнее ей не слишком удается. Но она хорошо прописала историю о том, как чужой человек может войти в семью, начать влиять на ее жизнь, подчиняя себе, и как родители заглушают в себе внутренний голос – «Внимание, опасность!» – чтобы не лишаться комфортного быта с няней, такой же идеальной, как Мэри Поппинс. Но в отличие от той, у этой няни по имени Луиза – гниющая душа.
📌Посылы, которые автор зашил в книгу более чем ясны. 1️⃣Няня – француженка. Поэтому не стоит думать, будто только восточные люди, арабы – террористы. У убийц нет национальности и религиозной принадлежности. 2️⃣Родители должны сами заниматься детьми, а не поручать их ради карьеры чужому человеку за деньги. Вот этот-то посыл слишком, на мой взгляд, навязчив и ярко проступает в книге.
❓И последнее. Литература ли эта книга? Конечно, нет. Простенькое повествование написанное журнальным языком. Но, тем не менее, автор получила серьезную литературную премию – Гонкуровскую, в 2016 году. Давайте подумаем за что? Моя версия – за актуальность и за упрощение. К сожалению, люди в последнее время сильно упростились и хотят читать простые несложные тексты, написанные ясным языком короткими предложениями. Им лень брести глазами по длинным предложениям Достоевского или Толстого. Такая всемирная тенденция – к упрощению. Для литературы это однозначно плохо
〽️Конечно, это невежливо – выставлять людей за дверь. Обычных людей невежливо выставлять за дверь. Но когда выставляют чиновников, то такие жесты гражданской активности дают возможность последним узнать, как общество или часть общества относятся к их политике на самом деле. Дают возможность столкнуться с реальным неприятием реальных людей. Такие жесты дают им на своей шкуре почувствовать что есть общество и его недовольство. Но при условии, что гражданин может обосновать свой поступок. Владелица ресторана смогла – она недовольно жестокой миграционной политикой Трампа и тем, в каких условиях живут дети мигрантов, разлученные с родителями. Вот у нас, к примеру, можно дружно не любить политика, но не суметь обоснованно ответить на вопрос – „За что?“.
〽️Почему еще я уважаю этот поступок? Потому что он – Поступок. И он может повлечь последствия. Гражданин, согласный понести ответственность за свой поступок, не может уважения не вызывать.
〽️У американцев, конечно, больше возможностей совершать такие поступки – пресс-секретарь их президента ходит в обычные рестораны и кафе. Наш не ходит. Вот у меня нет ресторана, но будь он у меня и зайди ко мне Песков, я б его тоже попросила. И я прямо сейчас могу обосновать за что. Причин много. Выберу одну по степени актуальности – за то, что его начальник, наш президент Путин сегодня самоустранился от обсуждения пенсионной реформы и своего нарушенного обещания пенсионный возраст не повышать.
Ответ прост. Кремль ждет президентских выборов на Украине в 2019 году. И вот тогда-то после них начнется реинтеграция Донбасса в Украину. Несмотря на то, что Донбасс этого не желает. Но опустим это уточнение – когда Кремль учитывал мнение простых людей? Рейтинги у Порошенко низкие. Вертикаль его власти рушится ощутимо. Конкуренцию ему на выборах составляет Тимошенко и глава СБУ Грицак. По прогнозам экспертов, у них есть ощутимые шансы победить. И если кто-нибудь из них победит, то продолжит политику Порошенко. Тимошенко может уверять, что при ней все будет иначе, но она лжет. Будет так же или хуже.
Есть еще пророссийские как будто бы кандидаты – Бойко и Мураев. Вот с их приходом во власть и связаны надежды на реинтеграцию. Кремлю-то Донбасс не нужен ровно так же, как не нужен он Порошенко. Последнему в связи с Донбассом нужна только война. Пророссийским юго-восточным кандидатам Донбасс нужен – как электоральная база. И удивительный в своем нежелании видеть, что же происходит на территории Донбасса, Кремль умудряется рассчитывать на пророссийских кандидатов (с которыми только и возможна реинтеграция) и при этом отнимать у них все козыри и аргументы. Чем хуже жизнь в Республиках, тем меньше шансов у пророссийских кандидатов победить на выборах. Неважно, что рассказывает телевидение о прекрасной жизни в ДНР и ЛНР. Люди на Украине и в Республиках переплетены и связаны родственными и дружескими связями. Они общаются в соцсетях, в мессенджерах. Друг другу они верят больше, чем лживому ТВ.
Если бы Кремль желал помочь пророссийским кандидатам, он бы начал улучшать жизнь в Республиках и избавлять их от коррупции прямо здесь и сейчас. Это не может быть задачей на перспективу. Это не может ждать 2019-го года. Это можно сделать только прямо сейчас. Иначе украинцы будут голосовать за Порошенко-Тимошенко-Грицака, повторяя в голове как мантру – «Наши дети первого сентября пойдут в школу, а ваши будут сидеть в подвалах».
Как известно, в Московской области действует программа ОСВВ – животных отлавливают, проверяют, делают прививки, стерилизуют, вешают на ухо чип и выпускают обратно. Но, судя по всему, программа эта надоела Воробьеву. И в Домодедове Московской области объявили тендер на отлов и эвтаназию 320 бездомных собак. Их нужно было просто отловить и «подвергнуть гуманному умерщвлению. Но как же провернуть дело так, чтобы потратить государственные деньги на то, что государство не оплачивает и не может по закону оплачивать? То есть на убийство бездомных животных?
Те деньги, которые государство выделяет на бездомных животных, должны и могут тратиться только на отлов, вакцинацию и стерилизацию. Вписать сюда убийство невозможно. Нет, впрочем, есть один способ – вступить в преступный сговор с ветеринарами, получить от них справку о неизлечимом заболевании или бешенстве, и на основании этого убить.
Однако в Московской области изобрели еще один хитроумный способ – у муниципальных образований есть право заключать договора, минуя сайт Госзакупок. Но при условии – эти договора не должны быть заключены на сумму, превышающую 100 тысяч рублей. И если договора таковы, то к ним и не нужно прописывать технического задания. Так никто и не узнает, на что на самом деле потрачены деньги. Так было в Воскресенске (Московская Область), и юристы, защищающие животных, тогда вовремя разоблачили махинацию.
Говорят, что сейчас Домодедово выбран неслучайно для пробного убийства 320 собак. Якобы его мэр Двойных состоит в крепких дружеских отношениях с Воробьевым. Но я этого не проверяла, этого не утверждаю, а лишь транслирую народную молву. Одним словом, по каким-то неведомым нам причинам этот Двойных был выбран для того, чтобы покатить по области первый пробный шар убийств. И если бы тендер в Домодедове прошел, то практика убийства животных в Московской области и противозаконные махинации были бы поставлены на поток.
Но тут группа обычных граждан, внимательно прочла условия тендера, объявленного на убийство 320 собак с повышенной агрессией и бешенством. Что это за собаки? И откуда администрация заранее может знать, что у отловленных в случайном порядке животных будет выявлено бешенство (оно выявляется после смерти, после вскрытия черепной коробки) или повышенная агрессия? Согласитесь, способности администрации Домодедово к предвидению прямо граничат с ясновидением. При том, что никаких методик выявления бешенства у них нет.
Активные граждане заметив тендер, подали жалобу в УФАС МО. Администрация города настолько то ли обнаглела, а то ли утратила бдительность, что тендер был объявлен не на 100 тысяч, а на миллион рублей. Ну и техзадание на эвтаназию, конечно, прописала. А, может, и не обнаглела, а просто получила задание – про тот самый пробный шар. Более того, в Домодедове нет пунктов передержки для отловленных собак. А отлов было решено поручить фирме «Вега- Сервис», которая занимается утилизацией биологических отходов после операций. Ну, видимо губернатор и его друзья не видят разницы между биологическими отходами и живыми животными. Жалобу УФАС удовлетворило, аргументировав – техзадание впрямую нарушает требования Гражданского Кодекса. Юрист Маргарита Гаврилова и архитектор Елене Иванова присутствовали на ее рассмотрении.
Но это – не победа, конечно. Воробьев и Ко сейчас придумают что-нибудь новенькое, для того чтобы отказаться от неубийства. Ну что ж, обещаю: приму участие во всех мероприятиях против этих махинаций с законом в Московской области.
Помню свой громкий репортаж „Крокодил“, который обсуждала, наверное, вся читающая страна. Я жила некоторое время с людьми, которые варили наркотик крокодил. Пойти на это меня толкала смесь противоречивых чувств: да, надо показать, что они – тоже люди, мы должны их спасать, не отрекаясь от нашей собственной гуманности, ведь за отречением – для человечества крах. Но еще, конечно, мною руководили амбиции. Глупо это скрывать. Я сделаю то, что не по силам другим. А я знаю свои силы, и мне будет по силам.
Хм, нужно было потрудиться, чтобы только о твоей статье и говорили. Например, сойти с поезда ночью посреди зимы, пересечь при свете только луны речку до заброшенной деревни, где в живых – лишь два старика. Найти черную сгоревшую березу, под которой тебя ждет старик – сельский почтальон, назначивший тебе встречу там. А потом два дня ходить с ним по 25 километров по снегу, в мороз – минус 30, разнося пенсию в пять заброшенных деревень. Вот тогда-то я и поняла, что есть пенсия для людей. „Пенсия – это жизнь“, – говорили мне брошенные старики. И я знала, что тогда мы несли жизнь. А потом я писала репортаж, рисуя композицию, выписывая характеры, героев, отсеивая наговоренное и оставляя только главное, что характеризовало бы моих героев так, как увидела их я. Плакала и смеялась. Тщательно подбирала слова, и шла все время в одном ритме. Перечитывала написанное вслух – не сбился ли ритм?
А теперь скажите мне, пожалуйста, вы читали за последнее время какую-нибудь такую настоящую статью, которая была бы на пике сетевого читательского интереса? Я – нет. Но не потому, что такие статьи больше не пишутся. А потому, что информации слишком много. И чтобы булькнуть в ней сильным информационным пуком и привлечь наше внимание не надо больше проделывать всего вышеописанного. Достаточно просто написать графомански складный текст, который оскорбляет одну часть людей, а другую часть заводит в одобрении, потому что бульканье автора поднимает в этой части общества на поверхность ее низменные инстинкты. Ругайте автора, хвалите. Ему все равно. Он, не имеющий таланта, считает хайп, который вы ему организовали, своим небывалым, непревзойденным успехом. Друзья, хайп убивает настоящую журналистику. По мне, так если кто-то неприятно булькает, то лучше отвернуться и, прикрыв рукой нос, отойти.
Этот пост я посвящаю бульку на тему шлюх-россиянок.
https://www.pravmir.ru/chto-otkryil-nam-mundial-o-nashih-nravah/
И только я вышла из книжного, как по Тверской повалила толпа возбужденных людей – матч закончился. Орали гнусными голосами вувузелы. Сигналили машины. Все держали над головами мобильные телефоны и снимали сзади, спереди, по бокам. А я шла и тихо бесилась. Я вообще не хочу этого всего!
Забежала в метро. Там все тоже вопили, как резанные – «Ра-с-сия! Рас-с-сия!». Дули в дудки. Ликовали. Размахивали флагами перед моим носом. Злили. Пошла я от метро к дому, думая – «Может, хоть там я найду покой». А у подъезда на лестнице, ведущей в маленькую кофейню, где только стойка и кофе на вынос, колбасится наш кофевар Антон.
– Вы смотрели матч?! – замахал мне руками он.
– Нет, – остановилась я, раздумывая – а не выпить ли мне сегодня вторую чашечку капучино.
– Вы что, не видели как они забили?! Сочно! О, как сочно они забили! – Антон махнул ногой. – Акинфеев ногой так, – Антон махнул другой своей ногой, – сяк! Я от эмоций пропотел весь!
А я стою и думаю – человек радуется, а у меня в голове только одно – вот упадет сейчас с лестницы, и кто мне кофе по утрам варить будет? Решила не пить второй кофе, говорят же, что второй – вреден, а пойти в магазин за рыбой. Иду. Оборзевшие соседи дуют в вувузелы из окон. Из машин машут флагами. А я иду и размышляю – ну почему я – такой скверный человек, не могу разделить общего веселья?
Возвращаюсь и решаю все-таки выпить второй кофе. И, видимо, чтобы не показаться нашему кофевару совсем асоциальным человеком, вежливо интересуюсь:
– А кто забил гол?
Зря я это сделала.
– Это же… этот… я забыл… – в ужасе произносит Антон. – Я забыл, как его зовут! Всю жизнь помнил, а сейчас забыл! Как я мог?! Вот я дебил! Ну как же наш этот…
В это время в кофейню заходит мужчина восточной наружности.
– Кто забил гол – наш этот?! – орет Антон. – Как его зовут?!
– Тебе не стыдно, Антон? – нравоучительно изрекает восточный мужчина. – Ты сам такие вещи должен знать. Отскакивать от зубов у тебя его имя должно.
– Вот я дебил, – Антон бьет себя кулаками по животу. Хватает мобильный. – Кто забил гол наш Россия!
В этот момент телефон начинает звонить.
– Не! Не! Не! – кричит Антон. – Не вовремя! Совсем не вовремя, – сбрасывает звонок. – Алиса, не тупи – кто пенальти пинал? Наш этот! Алиса – тормоз!
– Сейчас найдем… – спокойно-металлическим голосом произносит Алиса.
– Дзюба! – раздается крик Антона. – Дзюба! Я сам вспомнил! Красавчик наш. Сочно забил! Огненный парень! Дзюба, о!
А я – простая русская женщина, которую не интересует футбол – стою, держу в пакетике рыбу и думаю: может все-таки не надо было сегодня пить второй капучино?
В связи с чем спешу сообщить: прибывший на место наряд ОВД „Чертаново-Северное“ под руководством старшего сержанта Николаева встал на защиту кошек! Судьба в лице старшего сержанта Николаева, обращавшегося с волонтёрами крайне вежливо и предупредительно, жестоко посмеялась над Волковой. Злая председатель звала полицию на подмогу, но увы, теперь ей самой предстоит разбирательство в связи с жестоким обращением с животными. В этом месте хочется сказать – „Полиция с народом!“. Но я скажу иначе – „Полиция с котиками!“.
❓Мне хочется спросить – а кто заставляет нас реагировать и отдавать скандалам свои эмоции, впускать их в свой разум, писать на них возмущенные комментарии? Не стоит ведь за нашей спиной злой подстрекатель, внедренный туда хитроумным правительством. Или как будто есть мы и какие-то другие мы, не такие рациональные, как первые мы.
📎Я не верю в то, что правительство может отвлечь мое внимание и переключить его с целой пенсионной реформы на какую-то там статейку или малозначительные высказывания совсем незначительного человека. Но таково свойство соцсетей – они через строго ограниченный промежуток времени сбрасывают тему, как змея кожу, и меняют ее на новую. Пользуются уязвимостью нашей психики – мы не можем долго фиксироваться на одной теме. И нам, знающим об этой уязвимости, стоит ли так уж сердиться на себя за то, что отвлеклись на быстропроходящую эмоцию. Это что, повысило упавший рейнтинг Путина? Нет. Это сделало наше правительство, в конец утратившее связь с людьми, к нам ближе? Тоже нет.
📌Страна недовольна. И никакие маленькие скандальчики, рожденные на три дня, не смогут изменить этого недовольства.
– В метафизическом смысле, наверное. Я бы не сказала, что я это чувствую. Такого нет. Скорее, на меня произвели впечатление истории. Личные.
– А может быть, Вы гоните от себя эту мысль – о сопричастности? Как женщины, делавшие аборт, гонят от себя мысли о нем, но когда они пройдут мимо памятника, они вспомнят.
– При чем тут моя мама? Те женщины просто приходили и хотели выговориться.
– Но это Ваша мама сделала им аборт. Вы не думали об этом?
– Ну да… Но дело не в маме.
Мое интервью с Натальей Москвитиной. Читайте, если вы еще не знаете, кто такие пролайферы https://prichod.ru/aktualniye-voprosy/32488/
⚽️Но я все же поделюсь своим наблюдением. Разумеется, под страхом обесценить ненароком что-нибудь еще.
⚽️Кто у нас в стране звезды? Спортсмены – звезды. Писатели, ученые? Нет, они – не звезды. А спортсмены – звезды. Спорт – это такая мирная метафора войны. Ну нам же всегда это внушали. Благодаря спорту в мирное время мы точно знаем – случись что, есть кому за нас постоять. Ведь у нас такие спортсмены! Даже пресс-секретарь президента Песков, который, по всей видимости, ест что-то нездоровое, сравнил ликование футбольных побед с настроением 9 мая 1945 года. Когда была, разумеется не только радость, которую, к слову, невозможно было обесценить, но и скорбь и горе по невернувшимся. Сегодня от болельщиков и конъюнктурных чиновников уже звучат предложения дать звание героев футболистам. Подумать только – не кого-нибудь, а героев!
⚽️И все бы ничего, если б не было войны. Оружием, людьми или просто сердечным участием Россия – в двух войнах. Эти метафорические отражения героев – наши российские футболисты – имеют вполне живых прототипов. Которые, возможно, прямо сейчас сражаются в каком-то смертельном бою. Это наши солдаты. Но в нашей стране не принято о них разглагольствовать, а принято делать вид, будто их нет.
Так вот и у меня возникает вполне правомочный вопрос: почему это я должна чествовать героями отражения, когда есть реальные герои, которых страна таковыми никогда не признает?
Конечно, буду необъективной, если не упомяну оговорку министра: потенциал жизни человека велик, но при условии – если человек сам не укорачивает себе жизнь или обстоятельства не укорачивают ему жизнь. И ведь правду министр гооврит. Например, такие обстоятельства, как увеличение пенсионного возраста действительно укоротят человеку жизнь. Но это независящие от человека обстоятельства. Как тайфун. Как стихийное бедствие. Разве может человек стихийное бедствие предотвратить? Нет. Так и с решениямиями Правительства РФ
1️⃣ вариант связи такой – фанаты видят красивых фанаток и идут к ним проявлять сексизм и домогательства. Эту связь я понимаю. Красивое привлекает внимание. Так было всегда. Не новость. Фанатов яростно осуждаю. Но при чем тут операторы и тв? Фанаты ведь живьем смотрят на фанаток, находясь с ними вместе на стадионе. Но, может, я действительно многого не знаю о футболе. Может, для того, чтобы возбудиться, фанату надо сбегать к экрану, посмотреть трансляцию, вернуться, найти фанатку и начать домогательства.
2️⃣вариант – фанат не купил билет на футбол, у него не было денег. Он сидит дома на диване, смотрит футбол. На экране часто появляются красивые фанатки. А рядом с фанатом – на том же диване – сидит жена фаната. Возможно, ФИФА предполагает, что жена чувствует себя не такой красивой, как показываемая фанатка, испытывает нравственные страдания и чувствует, что ее дискриминируют по внешним данным. Возможно, я снова чего-то не понимаю о футболе, но почему ФИФА заведомо считает, что жены домашних фанатов – некрасивы? Думать так со стороны ФИФА было бы нетолерантно, поэтому я этот вариант мысленно отметаю.
3️⃣вариант – матчи начинают смотреть вовсе не ценители футбола, а ценители красивых девушек, для которых футбол – второстепенное. Такой подход к трансляциям кажется ФИФА обидным и нестерпимым.
Из всех трех цепочек, связывающих сексизм с красивыми болельщицами, операторы и тв у меня выпадают. А четвертого варианта у меня, к сожалению, нет. Но я знаю, что он – где-то рядом.
Донбасс еще в 2014 году проголосовал за федерализацию. Сейчас, учитывая тот факт, что из региона уехали те, кто хотел бы остаться в составе Украины, практически все проголосуют за Россию. Возможны редкие исключения, но они статистику не испортят. Но все же, все же, все же как жаль, что понадобилось четыре года войны и столько крови с обеих сторон, чтобы снова прийти к тому, с чего начинали – к референдуму. И если отбросить разные геополитические тонкости, то в моем лично сознании диссонанс все равно присутствует: я понимаю, почему Россия пытается определить судьбу Донбасса – там живут наши, русские. Но где искать на Украине американцев – я не знаю.
– Сядь и сиди! – время от времени окрикивала его бабушка, не отрываясь от журнала для садоводов и огородников.
Мальчик, конечно, не садился и не сидел. Он прислонял ухо к двери туалета.
– Бабушка! Там кто-то писает! Бабушка, там кто-то какает! – кричал он.
Пассажиры косились на бабушку. Всех раздражал мальчик. Одна женщина, покачав головой, сказала: „Странно, такой большой мальчик. Уже должен знать, как себя вести“. Было слышно, как в соседнем вагоне на мальчика шикнула мама другого мальчика, когда тот подошел знакомиться – „Иди к своей маме!“.
– Сядь и сиди! – тем же, видимо всегда одинаковым для этих слов, голосом прикрикнула бабушка, не отрываясь от какого-то желтого цветка.
– Мороженое! Пассажиры, кто хочет мороженое? Фисташковое? – пошли по вагону проводницы.
– Я хочу! – крикнул мальчик. – Куда же вы? Я хочу. Я очень хочу фисташковое мороженое.
– Сядь и сиди! – крикнула бабушка.
И тут в вагон зашел другой мальчик – весь тонкий, худой, с большими оленьими глазами. Он подошел к нашему мальчику и сказал нежным голосом:
– Мне разрешили прийти. Я же говорил, что приду.
– И ты пришел? – с надеждой спросил наш мальчик.
– Да, – кротко ответил мальчик с оленьими глазами.
Весь вагон замер и уставился на них.
– Ну, ладно, я пойду, – сразу сказал не наш мальчик. – Может быть еще приду. А, может, нет.
И он действительно пошел.
– А где ты живешь?! – протянув к нему руки, закричал наш мальчик. – Где ты живешь?!
– В третьем вагоне, – отозвался не наш мальчик.
– Нет! На какой улице ты живешь?
– Мелиховская.
– А дом?!
– Десять, – донесся далекий голос того мальчика.
– А я на Радужной! – закричал наш мальчик. – Радужная три!
После этого он сел в кресло и сидел, повторяя – „Нет, нет, он не придет“.
Все молчали. Вагон перестал шикать на мальчика. Одна женщина принесла ему глазированные сырки. Объявили приближение города-героя Москвы.
Когда поезд встал, мальчик выглянул в окно и закричал: